– Сармат-змей пишет, что потерял драконью кожу. Он требует со мной поединка.
Не требует даже,
При жизни Хьялма делал все возможное, чтобы не позволить Ярхо самому выбирать место для битвы – явно неспроста. Наверняка знал, на что тот способен. А сколько бы у Хортима ни было лазутчиков, никто бы не подобрался к лагерю Ярхо настолько близко, чтобы вызнать замыслы врагов.
Хортим оперся о стол, перевел дух.
Что ж.
Если ему в пятнадцать лет хватило разума не лезть в западню, то сейчас и подавно. Письмо было выверенным, издевательским, только и оно не сумело бы уязвить его гордость. Хортим потерял слишком многое, чтобы позволить себе оскорбиться, – но пускай Сармат-змей думает, что преуспел. Пусть верит, что вывел его из себя и заставил плясать под свою дудку. Это притупит его осторожность.
Хортим развернулся.
– Передай Сармату-змею, – сказал он гонцу, – что я принимаю его вызов.
– Хортим Горбович…
Хлестко взмахнул рукой, и Арха замолчал. Фасольд ничего не сказал, только глянул насупленно – ему бы радоваться, что воспитанник наконец-то встречает врага, как и пристало мужчине, меч на меч.
Гонец склонил голову, а Хортим полуулыбнулся, полуоскалился:
– Скажи, что я жду этой встречи не меньше, чем он.
* * *
– Цапнешь меня еще раз, и я сброшу тебя на землю.
Лутый не был брезглив – он смирился с тем, что Рацлава, вселившись в тело серой мыши, цеплялась за его шею голыми розовыми лапками. Но мышь постоянно соскальзывала, а пытаясь не упасть за ворот, запускала зубы ему в кожу.
– Если не можешь справляться с этим телом, вселилась бы в жука. Или в какую-нибудь птицу.
Рацлава не сумела бы ему ответить, но еще прежде все объяснила: ей слишком хотелось узнать, что происходило в лагере князя Хортима. Жука могли легко прихлопнуть, птицу – прогнать, а на лету многого не услышишь. Вот Рацлава и навязалась Лутому, и тот не мог перестать бурчать.
– Ты меня опозоришь, – продолжал он. – Я и так выгляжу как умалишенный. Еще и заявлюсь с мышью на шее. С мышью, с которой я