Однакоже основанья моих склонностей заложены были чересчур уж прочно, чтобы их легко можно было выбрать с корнем; и покамест я определенно мог, хотя б на время, потакать привычкам меня окружавших, я вовсе не бездействовал праздно в занятьях, коим был прежде привержен.

Продолжавшееся воодушевительное нытье Виттгенштейна, песнь ветра и вообще вся его хвастливая манера выгнули мне спину, когда я замерял ея свои калибром, и я из-за его очень грубых и злокозненных насмешек перерезал его пылающую глотку с радостию счастливого хлопуна.

Что ж касаемо лично меня, то я не был непривычен к виду крови (сего дорогостоящего красителя) в созвездьи отбывающих жизненных соков. Никакое ура не слетело с уст моих, но недоволен я отнюдь не был. Кружевные нежности по отбывающим в мир иной были пановой свирелию для нрава моего. Подобающий час николи не бывал прошедшим для запоздалого отбытья.

Каждый рецепт есть ребус для старого аптекаря. Даже когда вечно присутствуют рыкуны в изобильи, что кромсают репутацьи солидных и весьма щеголеватого вида мужчин.

Изувеченный раскромсанным горлом, сей неучтивый филозоф продолжал зычно оглашать. Его язык неверного представленья по-прежнему располагал скверным словом-другим, что адресовалися моей личности и поведенью. Столько фальши и преувеличений выкладывал он – столько обстоятельств искажал и столько измысливал – причем некоторые из последних обладали достаточной достоверностию, чтобы обмануть даже самых сторожких, – что естьлиб не долг, должным деяньем моим было б освободить рассудок его от бремени жизни. Похоже, по меньшей мере, споспешествовать опроверженью злонамеренных клевет не есть неверно.

В обмане акромегалические длани его взбивали воздух. Я же приуготовился к одному последнему толчку и заговорил скудным своим советом:

– Сперва сердце берешь, затем сердце бьешь. – Ощутивши себя оседлым в теле своем, я легко оттаял и вновь чиркнул твердым своим клинком ему по шее. Плотный рокот беспокойства, исторгшийся из него, затопил бы собою дюжину воющих «Рок-Ол».

То было приятственное и утвердительное время, и, отметил я, сие настало одно из тех немногочисленных мгновений, когда все люди равны – когда они суть часть пищевой цепи. Я склонился и изъял из Виттгенштейна громадный кус, почти сплошь кость. Жуя мясо его, я нарек его Подчиненным.

Северхор, царь Вавилонский, верил в кровососущих существ, и вавилоняне поклонялись самой древней породе ангелов – Эдимму, вампирическим тварям ночи, вошедшим в легенды человечества в виде уийро, созданий вроде летучих мышей, используемых нигр, что гнездилися на шеях у неверных вдов.