Кто тут скажет, что есть нерастворимо?

Надо мною вверх тормашками – вот какие движенья ныне предпринял Еврейский Филозоф. Шипучки слетали со златого его тела, а ключица его разъединилася, грохнувши кусом густого шоколада мне на грудь, и вновь на меня снизошел кипящий запах сластей – «Склейчелюстей», «Небесных капелек», «Утробзапоров», «Вжик-Батончиков».

Поплевав себе на большой палец, Виттгенштейн опустил ангельский вес свой и поплыл предо мною нагишом.

– Людвиг-Свиноеб – вот как тебя мы называли, – прошептал я, ибо дело сие вскоре прояснится. – К чорту приговор на десятину или петрову лепту, и я не тот человек, кто станет тереть две кости друг о дружку.

– Интеллектуальная критика фашизма на самом деле такова… – Еврей донес до моего сведенья свое наблюденье с тою преданностию, с каковой мистер Пип переплывал Серпентин. – …что он взывает к жажде власти, отчетливо не даваючи никакой власти на сию жажду.

Арнолд Уайт и Биэтрикс Поттер отмечали животные характеристики в евреях (основное влиянье на их собственное творчество, я уверен), но до сих пор я не связывал такого с филозофами. Козел, пес и подхалим обезиан – вот что было напечатлено в чертах Виттгенштейна, никакой ангельской кармы или гламури[19] не могло оберечь сего от меня, – а хлопки незримых крыльев накидывались на воздух, крепко меня овевая. Лай приматов вихрем похмыкивал от него, едва ль не пробивая литавры моих ушей.

– Поименовать ли мне тебя сейчас Иблисом или же Азазелем, Отцом Джиннов? – Обладаючи разумом независимым, питая равное отвращенье как к высокомерью его измышлений, так и ко зверским его отправленьям, а также сознавая нездоровый его интерес к Кармен Миранде, я совокупно злорадствовал.

По ходу природы я ощутил, как во нраве моем восстает еще большая жесткость и принимается его обрабатывать.

– А с какой стороны сегодня сердце твоего возлюбленного?

Давши ему скудное время для ответа (к вящему его неудовольствью), я рек:

– Здесь… – указывая себе на чело перстом, по преимуществу состоящим из кости, – …что для человека истинного есть единственный чертог для столь божественной эмоцьи.

Ну не умнейший ль я фигляр, что токмо и есть на белом свете?

Грядущее настанет без лорда Хоррора, но оно все будет в его отпечатках пальцев.

– То было собственное мое мненье, – сказал я, даже не задумавшись о шиллинге наймита.

И вновь, щелкнувши мне в лицо своими медлительными перстолбиками и не шевельнувши ни главою, ни мышцею его исключительной физиономьи, единственное его живое око казалось где-то не здесь, всезнающее; почти что неприметное перемещенье сдвигало его с места на место, словно бы по волшебству; хотя по большей части времени оставалось оно несдвигаемо прикованным ко мне, как бы нацелившися на ядовитую коллизью.