Мотивированная православным етикетом, шайка шоколадных шкилетов слетела наземь – их еврейские кости яблочно-зелены и горчично-рвотны, и смердят крепким кентским элем. В ферментацьи своей они пробулькали мимо меня.

– Стоните выше, – похвально окликнул я их вослед.

– Тумпити, тум, тар-ра!

Сведшися к минимуму, оставляючи узел небеснокостей, ко мне приблизился одинокий скелет. Шоколадное лицо его было крупно, без жира, но почти что негроидной кости, и мрачный капкан пасти его являл сколотые зубья – и острые притом. А когда он подался ко мне, дыханье Аида автолизно меня обволокло.

– Евреи всегда будут в первых рядах; потому что мы евреи. – В лаконичном гласе его слабейшим огоньком мерцало удовлетворенье, и я глянул на него искоса.

Его рьяные кости смиренно ковыляли предо мною, со многими настоятельными коленопреклоненьями, и я ощутил, что в предшествовавшей ему форме дремал полиомиелит; мыслящий в согбенной палочной решетке его беглых ног.

– Нас, евреев, пропустили сквозь каландр. – Вновь он настропалил мертвые свои уста на беседу. – Я был худ, когда пришел сюда, а теперь я скуден.

– Готов признать, в том, что ты говоришь, может кое-что и быть. – Таковое состоянье его, догадывался я, выставит меня в скверном свете.

Есть одна старая притча, коию всегда невредно пересказать. Подходит скорпион к бурной реке. Заискивающе останавливает лягушку и просит переправить его на тот берег. «Чего б нет?» – любезно отвечает лягушка и, посадивши скорпиона себе на закорки, пускается вплавь. На полдороге скорпи он жалит лягушку. Смертельно отравленная, та поворачивает голову и говорит: «Теперь мы оба утонем. Ты зачем сие содеял?» А скорпион отвечает: «Ибо такова моя натура».

– Николи не подписывался я на – и не расписывался против – убежденья моралиста, что будто бы в конце неким манером, живые или же мертвые, мы суть одно, – сказал я лязгающим костям. Я, стоявший в грязевых болотах Фландрии и вращавший Жернов Диавола, знал себе цену.

– Сие ничего себе так точка зренья, но она жестока, – со вздохом заключил скелет, подведя свое ученое чело на дюймы к моему лицу. И вновь потянулся я к своей бритве.

– Тогда я задолжал тебе смерть. – Произнесши сие, я отрычажил и резанул бритвою своею поперек костей его шеи, предоставивши ему дурацкое помилованье и отделяя главу его со стойкостью боли, коя все перемелет.

– Испробуй сам. – Хоррор

– Где же ложка. – Еврей

– Я б еть тебя не стал. – Хоррор

– Ты выеб меня дважды. – Еврей

– Я б в третий раз ябать тебя не стал. – Хоррор