Светлый фон

Моузли располагался в режиме барона Корво. Посему я заговорил непосредственно с Томми Морэном и протчими, не сводя настороженного ока с магнетитового крематорья. Мне стало известно, что он и его группа фашистов и впрямь бывала в лагерях значительно дольше, нежели я. Артур Честертон уступил перст еврейской матери – злобной Ксантиппе, – Джон Бекетт подхватил временное пятно нейрофиброматоза на лицо, а Мораг Худ прошептала мне, что опасалась, будто подцепила бегучие булочки, кои могут не дать ей рожать детей после того, как она выйдет замуж.

– Мы пали в гадючье гнездо евреев, – безропотно молвил Томми. – Выбраться отседова будет лишь Диаволу по плечу.

Я к сему мигу уже стал полностью полагаться на Томми – он служил очесами у меня на закорках.

Как я записывал уже, Томми, некогда котировавшийся и одно время чемпион Королевских ВМС в среднем весе, как никто иной успокаивал, естьли выступал на твоей стороне на случай какой бы то ни было драки. То был доказанный факт, проиллюстрированный мне многие, многие разы.

Воспоминанья о давно минувших временах по-прежнему обитают во мне.

Случилась ночь в Ормскёрке, когда Томми поворотился ко мне – а мы с ним вместе пред митингом выпивали «Хмельную горькую настойку Обадьи» в «Голове королевы» – и произнес:

– Почему вы не рассказываете все, как оно есть? Посему покинули мы паб, унося с собою пивной ящик, коий использовали в виду нашей импровизированной платформы. Ящик мы разместили на широкой прогулочной дорожке напротив, и я применился к разговору, привлекая вниманье к нужде остановить нарастающий коллапс хлопчатобумажного текстиля. По всему Ланкаширу закрывались мануфактуры, и все боле и боле британского капитала влагалось в Бомбей, Мадрас и Калькутту, где стоимость производства составляла лишь долю ланкаширской.

Моузли мешался с толпами, что вскорости собрались вкруг меня. Многих частных лиц знал он лично. У него была замечательная память. Некоторое продленное время спустя, когда я жил в Халле, по пути на открытый митинг на Корпорацьонных Полях он нанес визит в штаб-квартиру нашего отделенья. Я представил его докеру Джорджу Бэджеру, который в Первую мировую служил в армии. На следующий год Озуолд выступал в Мэнчестере и, завидев Джорджа, в толпе, сходил его приветствовать. После сего Джордж подошел ко мне и сказал:

– Хорэс, он запомнил мое имя, а я встречался с ним лишь раз!

Старая поговорка: «Раз с нами – всегда с нами», – в моем долгом опыте доказала истинность свою. Николи не натыкался я ни на кого, кто, объявивши лояльность свою Моузли, когда-либо стал бы свирепо анти. Когда не удалось ему обрести истинную власть, довольно многие стали апатичны, но в общем и целом раз с Моузли – всегда с Моузли.