И тогда, с грохотом по небу, пестрившему лунноокрашенными облаками, налетели новые евреи – верхом на восхитительно пламенноноздреватых, серо-крапчатых драконах, под жалобные потуги «СЛАДКОЙ КРАСОТКИ МАБОУНЫ» («Жди меня у Врат Небесных / Верни мне в память дни давно прошедшие»). Вскорости кто-то затянул «ДЖЕННИ, ЛЮБОВЬ МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ»:

Цыгане из Цыганского Оркестра Биркенау грянули в смычки, и компанья еврейских скелетов с серными костьми вздернулась на свои танцовальные ноги. Двигаючись в своем собственном взыскательном ритме с фейскою легкостию и изяществом формы, скелеты барабанили по пустым бидонам из-под киселя – они лишь недавно явились из того места, где человечья жизнь убыла.

Их день миновал, и они миновали вместе с их днем.

И чего б нет? в конце-то концов; они же просто публика, как вы – не я.

Говорят, во всех людях есть что-то хорошее, но я его видел, лишь когда они умирали; естьли оно там и есть, именно в сей миг до него и добираешься.

Кости вскорости исчезли, потерявшися в наступавшей рабочей группе из Аушвица-III – евреев, эму, цыган, страусов, мартышек, кенгуру, фламинго и прочих созданий широких степей.

Как обращаются с микробами, так и деспотичные Block-führers и Sonderkommandos в увольнительной по Хейдриховой Политике «Легенды Гробницы Фараона» занималися своим делом – с пламенем фанатизма, хлеща всех двуногих животных без разбору, перемещали как птиц, так и евреев своими капризульными путями.

Вскоре сии последователи тринадцатого часа, танцуя в такт «Куга-Муге», поспешили к надгробьям в свете луны – и забвенческой теплоте крематорья.

– Весьма достоверно, – окликнул их я со свежим бахвальством и безо всякого общественного снобства. – Было ль средь вас какое-либо Ухаженчество?

Истиннейшие слова, кои рек я когда-либо, были в том смысле, что не открой Аушвиц эфир, у вас никогда б не было рок-н-ролла – ни Мелкий Ричард, ни Джин Винсент (в их лучшем виде) не родились бы на Десятилетнем Ветру. Из проводника Аушвица в рок-н-ролл выросла Атлантида ранее неиз вестнаго темнаго и неприостановленнаго колдовскаго континента дуй-дуй-дуй.

Как Хоррор, я сузил зеницы свои, позволивши мороку растечься по своей душе.

Английское Око николи не устает… как я имею обыкновенье глаголать.

Люди живут; люди умирают – никто из них и пуговицы не стоит. Вот чему научила меня вековая моя жизнь.

Вот отчего в Хоббзовом «Каждый против всякого» слышна правда.

И всему во мне недолго еще быть для нашего мира.