– Пардон? – осведомился я.

– Вот результат социального дарвинизма, – сказала Алиса, не обративши на меня внимания. – Геринг подписал письмо, сформулированное Химмлером и Хейдрихом, в согласьи с коим тотальное решенье еврейского вопроса вверялось Хейдриху. Он тут в своей стихии.

– Я знаю, я его видел, – вспыльчиво молвил я. – Он ныне просто аркадия вкуса.

Бальзамический и малинный уксус, а также толика меду опрыскали мне щеку, и мой хваткий язык жадно их слизнул.

– Сие, – прибавил я, – и избранный собеседник Небес. Покуда мы обменивались любезностями, я дрейфовал в обществе девочек в тени Крематория Обед-о-Виденья. Тут я в жаре помедлил – в ноздрях моих сгустился аромат формальдегида. Навостривши ухо, я отметил, что доносившиеся из-за стен стенанья типом своим сродственны песням причитаний в синагоге.

Вот тут-то Алису и Белого Кролика сбило с ног, и они угнездились в нежных объятьях бегущего Sonderkommando. Вмиг принялись они метаморфировать в шоколадные суфле, и в спешке отнесли их к порогу печного зала Обед-о-Виденья. Там торопливый человек выронил обоих своих подопечных и летучими пинками вогнал обоих капежом в его стальные двери.

Рыкующий глас Крохотной Курбеты – Арк-ля-Тексы и миссиссиппской блюзовой крикуньи – прозвенел яростным триумфом, приведя в действие електрическую дрожь Пег ги Джоунз, первой великой леди-гитаристки рок-н-ролла и спаренного лидера оркестра Бо Диддли. Я схватил Анну Франк за истощенную руку, придавши ея траченному телу продолжительную джиттербажную закрутку.

– Довольно, – произнесла она всего мгновенье спустя, и я так же быстро, как пеньковый воротник сдергивает еврея с Мертвой Повозки, разжал свою хватку на длани ея.

Отмахнувши от себя гнус, я прошагал с мисс Франк обок меня во вход крематорья поменьше. Здесь не наблюдалось ни признака живого существа – один лишь труп маленькой девочки, одетой в детский комбинезончик и шляпку от Скьяпарелли, покрывавшую ея крайне густую светлую, почти что белую шапку волос на голове. Она лежала, подпертая, в углу, у ног ея – пустая бутылка «Eisenthaler». Инициал «Ж» у нея на лбу сигнализировал о том, что была она пациенткой приютов Пфаффенроде и Гуггинг.

Анна не удостоила ея ни единым взглядом. Напучивши губки, она безмолвно смотрела на массивные открытые дверцы крематорской печи.

Заглядывать в такую весьма утешительно. Евреи до чрезвычайности дерзки, и печам предстоит много работы.

В центре печи, подымаючись с полу, высилась перемешанная гора размоченных костей. Кто-то украсил их прекрасною цветущею белою акациею. Кости искусственно обесцветили перекисию водорода и предоставили самих себе – дабы дальше их обрабатывал открытый воздух Аушвица.