Тут Диноэл даже увлекся.

«В Шайоне, сразу за входной круглой дверью, обратите внимание на небольшую секторную амбразуру справа от центрального подъема. Через нее просматривается первая камера и левая стена следующего зала. Правая сторона как камеры, так и зала, остается в мертвой зоне, однако присутствие враждебных элементов там маловероятно…»

Ах черт, теперь выходила инструкция. Но пусть даже и так, а вот зачем их тогда понесло в этот Шайон? Вроде бы там пропал аккумуляторный блок, или… или нет? Нет, постой, аккумуляторы – это Эр-Рияд, а в Шайоне они в рабочей сфере поджидали каменный резак с рыбкой на рукояти, и рыбка эта… что-то там такое. Вот какая стрельба потом была в верхнем ярусе, он помнил в деталях. Да что же это, господи. Как про это писать? И потом, дальше надо будет говорить о том, что я-де оказался единственным, кто разгадал алгоритм хода этих самых «зубов Будды», и не просто разгадал, а умудрился заклинить оба, сам не знаю как… но выходит как-то уж совсем нескромно. А дальше еще хуже – как, интересно, поведать читателю, что практически сразу после штурма вдребезги напившейся Франческе стрельнуло в голову отдаться ему как раз на этом «зубе», на который она предварительно демонстративно помочилась в самой что ни на есть откровенной позе, и дальше, при свете походных фонарей Диноэлу представилась возможность полюбоваться всем комплексом ее татуировок сверху донизу, а «зуб», в самый неподходящий момент, возьми да шевельнись?

Дальше пошло еще хуже. С великими страданиями набросанный план будущих сочинений открыл странную закономерность – сами воспоминания и их календарь почему-то хранились в памяти отдельно, и эти две линии упорно не желали пересекаться. Впечатления и детали никак не желали согласовываться с датами. Более того, сплошь и рядом обнаруживалась неразрешимая путаница, или просто, более чем существенные отрезки времени, ничем в памяти не заполненные – вот застрели, если помню, что там творилось в сорок восьмом. Диноэл едва ли не со страхом обнаружил, что точно не помнит, в каком же году они с Черри поженились. Словом, волей-неволей приходилось лезть в годовые и экспедиционные отчеты, а от одной этой мысли начинали ныть все кости одновременно. К Дину пришло чувство, будто он голыми руками пытается сдвинуть с места нечто кошмарное и непосильное.

От внимания Мэриэтт эти муки творчества, естественно, не укрылись, и она осторожно сказала:

– Послушай, возьми себе соавтора. Вон, посмотри, у тебя почта завалена предложениями от издательств. Тебе дадут кого угодно.