Тут профессор сделал многозначительную паузу.

– Казалось бы, самым естественным выбором было бы прерывание беременности. Но очень, очень настоятельно рекомендую воздержаться от такого решения. Вся статистика по синдрому Рипли предостерегает нас от этого пути, и статистика эта очень грустная, так что позвольте мне ее не приводить. Проблема в том, что, избавившись от плода, мы можем не избавиться от телец Рипли, и тем самым откроем дорогу самым непредсказуемым последствиям. Поэтому, коллега Дарнер, очень советую, невзирая на все страдания, довести, так сказать, дело до конца, ну а мы, со своей стороны, постараемся максимально облегчить ваше положение.

Розенталь кивнул на собственный стол.

– Мне тут прислали кучу архивных сведений по изучению генетики господина Терра-Эттина. – Тут только Дин сообразил, что за свалка порыжелых папок высится перед профессором. – Данные открытые, данные закрытые, еще что-то невообразимое, тридцать лет исследований, трудно даже представить, начиная с двадцать четвертого года! Разумеется, я все внимательно просмотрю, но заранее скажу, что никаких иллюзий не питаю. Результаты, как вижу, стопроцентно нулевые. Оборудование во многих случаях было архаичное, но здесь подписи чрезвычайно авторитетных специалистов, в том числе – моих учителей, и если они за тридцать лет не пришли ни к каким выводам, то ни за какие две недели, как вы понимаете… – Розенталь развел руками. – С таким же успехом я бы мог сейчас объявить сетевой тендер и открыть новый тридцатилетний цикл исследований. Но я предлагаю вам другое: пока что чрезвычайно плотный мониторинг и ожидание. Есть такой не слишком удачный медицинский термин, вы его знаете не хуже меня – понаблюдаем. Пока что у нас всего три серии анализов – этого явно недостаточно. Нужна динамика. В любом случае аппаратура для экстренного вмешательства у нас наготове. И скажу в третий раз: все в целом неплохо, и есть все основания надеяться на лучшее.

Мэриэтт отрешенно молчала всю дорогу до машины, и, уже сев за руль, Диноэл не выдержал:

– А мне этот парень понравился. Не боится сказать: «Тут я не знаю». В школе, где я учился, был такой учитель физики. Весь класс, как ты понимаешь, вундеркинды, все хотят выпендриться, все задают ему разные коварные вопросы с подковыркой… Он не обижался и в случае чего честно говорил: «А вот это надо посмотреть у Савельева». Был такой продвинутый учебник. И знаешь, как этого физика уважали?

– В двадцать четвертом году? – неживым голосом спросила Мэриэтт. – Поехали.

Мэриэтт с самого отъезда из Лондона неотступно мучила тревога. Собравшись с мыслями и проанализировав свои чувства, как и подобает ученому, она поняла, в чем дело – ей не верилось, что удалось так просто вырваться из-под власти злобных карликов с темной стороны Луны. Все слишком легко – отец тоже сбежал когда-то, но призраки настигли его. И ее тоже ждет расплата – за то, что переступила черту, заглянув дальше, чем положено, а потом попыталась вырваться из заколдованного круга. Их с Дином не оставят в покое, наказание придет, его не избежать. И вот оно. Как выразился поэт, пробил час, беда ударила крылами. Но характер Мэриэтт был покрепче, чем у многострадального принца Гарри. «Я не сдамся, – сказала она себе, еще слушая рассуждения Розенталя, – я не дам себя сломать, как отец. Я пройду через этот ад, и демоны сгинут, и я буду жить дальше. Им меня не одолеть».