— Зажги фонарь, — сказал я. — Спички в кобуре.

Я почувствовал, как Лия шарит у моего бедра, затем услышал, как она чиркает спичкой о борт паланкина. Я наклонил стеклянный колпак фонаря. Она повернула маленькую ручку сбоку, чтобы выдвинуть фитиль, и зажгла его. Потом она забрала у меня фонарь, и хорошо. Я бы уронил его.

Я направился к винтовой лестнице (хотел бы я никогда больше не видеть ни одной из них), но Лия удержала меня и потянула вниз. Я почувствовал, как её растерзанный рот приблизился к моему уху, и Лия прошептала:

— Она была моей двоюродной бабкой.

«Не слишком ли она молода, чтобы быть чьей-то бабкой», — подумал я. Потом вспомнил мистера Боудича, который отправился в путешествие, а вернулся, как собственный сын.

— Давай уберёмся отсюда и никогда больше не станем возвращаться, — сказал я.

10

Мы очень медленно выбирались из ямы. Мне приходилось останавливаться и делать передышку примерно через каждые пятьдесят шагов. Рука пульсировала с каждым ударом сердца, и я чувствовал, как импровизированная повязка, которую наложила Лия, пропитывается кровью. Перед глазами стояла Петра, падающая замертво с куском моей плоти в зубах.

Когда мы добрались до верха лестницы, мне пришлось сесть. Теперь голова пульсировала так же, как рука. Я вспомнил, как где-то читал, что когда дело доходит до заражения опасной, возможно, даже смертельной инфекцией, с укусом предположительно здорового человека может сравниться только укус бешеного животного… и откуда мне было знать, насколько здоровой была Петра после стольких лет взаимовыгодных отношений (мой разум отбрасывал мысли о настоящем совокуплении) с Элденом? Я представил, как яд струится по моей руке к плечу, а оттуда к сердцу. Убеждать себя, что я и так полон дерьма, не слишком помогало.

Лия дала мне несколько секунд посидеть с Радар, с тревогой тычущейся в моё лицо, затем указала на топливную ёмкость фонаря. Та почти опустела, а свечение от стен пропало вместе со смертью Элдена и капитуляцией Гогмагога. Намёк был ясен: если мы не хотели спотыкаясь пробираться в темноте, нужно было поспешить.

Мы приодолели примерно половину пути по крутому подъёму, ведущему в огромную камеру с двенадцатью расходившимися во все стороны проходами, когда фонарь потускнел и погас. Лия вздохнула, затем сжала мою здоровую руку. Мы медленно пошли дальше. Темнота была неприятна, но когда гудение и шепчущие голоса исчезли, стало не так уж плохо. Чего нельзя было сказать о ране на руке. Укус не затягивался, я чувствовал тёплую кровь на ладони и между пальцев. Радар понюхала её и заскулила. Я подумал о Йоте, умирающем от пореза отравленным кинжалом. Как и вид моей плоти, свисающей с заострённых зубов Петры, это было явно не то, о чём я хотел думать, но ничего не мог с этим поделать.