Покалеченная и инфицированная нога Фрида была ампутирована, и он явно испытывал сильную боль, но походил на человека, который будет жить. Я обрадовался, увидев его. Клаудия осторожно соскребла мою нынешнюю припарку и промыла рану. Затем они склонились над ней так, что их головы почти соприкасались.

— Заживает, — сказал Фрид. — Тебе так не кажется?

— ДА! — выкрикнула Клаудия. Она и впрямь снова могла слышать — во всяком случае, плохо, — но я подумал, что она будет говорить этими монотонными выкриками до конца жизни. — РОЗОВАЯ ПЛОТЬ! НИКАКОГО ЗАПАХА, КРОМЕ ВДОВЬЕГО МХА В ПРИПАРКЕ!

— Может быть, инфекция всё ещё там, — сказал я. — Может быть, она зашла глубоко.

Клаудия и Фрид обменялись удивлёнными взглядами. Док испытывал слишком сильную боль, чтобы улыбаться, поэтому за него это сделала Клаудия.

— ОТКУДА У ТЕБЯ ТАКАЯ ДУРАЦКАЯ МЫСЛЬ?

— А что, нет?

— Болезнь может скрываться, принц Чарли, — сказал док, — но инфекция видна. Она воняет и гноится. — Он повернулся к Клаудии. — Сколько прилегающей плоти ты удалила?

— ОТ ЛОКТЯ И ПОЧТИ ДО ЗАПЯСТЬЯ! ОНА ВЫРВАЛА ОХУЕННЫЙ КУСОК, И ЭТА ПУСТОТА ОСТАНЕТСЯ, НОВЫЕ МЫШЦЫ НЕ НАРАСТУТ! ТВОИ ДНИ ИГР, ВЕРОЯТНО, ЗАКОНЧИЛИСЬ, ШАРЛИ!

— Но ты сможешь ковырять в носу обеими руками, — сказал Фрид, отчего я рассмеялся. И это было приятно. С тех пор, как я вернулся от Тёмного Колодца, мне хватало ночных кошмаров, но смех был в дефиците.

— Тебе стоит прилечь и пусть кто-то даст тебе того обезболивающего, что тут используют, — сказал я доку. — Маленькие листья, которые надо жевать. Ты выглядишь хуже, чем я.

— Я поправляюсь, — сказал он. — И Чарли… мы обязаны тебе нашими жизнями.

В этом была правда, но не вся. Они также были в долгу перед Снабом. Он отправился туда, куда, наверное, обычно уходят снабы, хотя он мог появиться со временем (он умел это делать). Однако, другое дело Персиваль. Он не пришёл навестить меня сам, поэтому я попросил привести его. Он застенчиво вошёл в комнату с развевающимися занавесками, одетый в поварскую белую форму и прижимая к груди шляпу, похожую на берет. Я полагаю, так выглядел поварской колпак эмписийского шеф-повара.

Перси глубоко поклонился, отдав честь дрожащей рукой. Он боялся смотреть на меня, пока я не предложил ему сесть в кресло и стакан холодного чая. Я поблагодарил его за всё, что он сделал, и сказал, как я рад его видеть. Это развязало ему язык, сначала немного, а потом сильно. Он сообщил мне новости о Лилимаре, которые никто другой не потрудился передать. Думаю, потому что смотрел на всё глазами рабочего человека.