Мгновение Верий рассматривал открывшийся разгром, а затем его заметили — у щеки просвистела стрела. Он рванул назад, прыгнул вправо, в сплетения кустарника, впечатался в молодое деревце, оставив на коре кровавый след. Сердце прыгало, как безумное, билось в горле, вызывая тошноту. Повсюду валялись изувеченные трупы — некоторые легионеры бежали в рощу, их догоняли и добивали где придётся.
Здесь и сейчас решалась участь кампании. Нет, не так: она была решена давно, ещё когда Юлий решил дать бой. Когда они двинулись на территорию врага. Когда бросились в безумное наступление в сезон дождей по приказу Сената. Когда император Ромул надумал затеять войну.
Ошибки накладывались одна на другую в течение дней, недель, пока случай не выбрал именно этот никчёмный клочок земли, чтобы похоронить здесь легионеров. Зачем, зачем, пронзительно билось в черепе Верия, когда он налетел на человека в мантии и с размаху всадил ему кулак в рот. Зачем я тут, зачем мы все тут, спрашивал он себя, пока восточник отплёвывал осколки зубов. У него были красивые тёмные глаза, в которые набежали слёзы. Верий полоснул гладиусом по шее мага, и тот затих.
Верий побежал, спотыкаясь и падая, перекатываясь, а сзади загрохотало. Взвизгнуло взорвавшееся дерево, обдало спину щепками, и воздушная волна впечатала его в мшистый булыжник. Верий набрал воздуха в лёгкие и помчался зигзагами. Офицеры ставки пробовали скрыться в чаще и сражались с догнавшими их апостатами; Верий избегал стычек.
Как таракан, застигнутый врасплох, он метался из стороны в сторону, пока не свалился в какую-то яму, наполненную по щиколотку бурой водой. В ней лицами вниз плавали трупы, одетые как штабные телохранители Юлия — пёстрые мундиры и ни следа брони. При падении Верий хлебнул грязи и принялся отплёвываться, но часть всё равно попала в желудок, и его вывернуло.
— Пожалуйста… умоляю… прошу, не надо! — послышался чей-то скулёж, и Верий высунулся из ямы — осторожно, по нос.
Наследный принц Юлий, гордость императора Ромула и будущий правитель Священной Реманской империи, вжимался спиной в дерево. Он закрывал глаза руками. Из-за дрожащей челюсти слова получались невнятными, на грани разборчивости. Его пурпурный мундир был покрыт тёмными пятнами и комьями глины.
— За меня заплатят! Отец отдаст Вифицену! А тебе… ты столько золота не вообразишь!
Перед Юлием стоял изрядно помятый восточник. На принца он, впрочем, не глядел — его внимание привлёк кульбит Верия. Апостат поднял оружие — сквозь залепленные грязью веки с трудом удалось разобрать, что это копьё.