Усевшись за стол Арбели, она принялась рассматривать разложенную перед ней карту, помеченную там и сям стрелочками и крестиками: первый был на южном побережье Ирландии, следующие в Саутгемптоне, Касабланке, Фесе и Алжире. Она провела пальцем от крестика около Алжира до Триполи, Александрии, Каира, Иерусалима, Дамаска. «Она сейчас старается держаться поближе к городам, – сказала ей София, когда они в последний раз разговаривали. – Она не желает этого признавать, но ей не так одиноко, когда она может слышать человеческие голоса». Интересно, сколько времени у джиннии уйдет на то, чтобы добраться до Пальмиры? Возможно, к тому времени она изменится и будет способна терпеть общество тех, кто не похож на нее? Несмотря на все произошедшее, на все те многообразные раны, которые джинния ей нанесла, Голем надеялась, что когда-нибудь она согласится стать кому-то если не другом, то хотя бы союзницей. И что, даже если она не желает иметь ничего общего ни с кем из них, она никогда не будет по-настоящему одинока.

* * *

Погожим сентябрьским утром Голем доехала на метро до Юнион-сквер, а оттуда пешком дошла до отеля на углу 15-й улицы. Она сосчитала окна и нашла то, которое искала, а потом встала под ним на тротуаре, рядом с фонарем, и стала ждать, глядя по сторонам на козырек театра, на модно одетую толпу. Мягкая погода казалась прощальным даром лета перед наступлением осени. Она чувствовала, как земля обращается внутрь себя, сохраняя летнее тепло, пока ехала в вагоне метро.

Не прошло и нескольких минут, как из вестибюля отеля вышел Джинн и направился прямо к ней. На нем был темно-синий костюм в тонкую полоску. В руке он нес чемодан. После секундной заминки он предложил ей руку: церемонно, почти робко. Этот намек на отчуждение болезненно кольнул ее, но она все же взяла его под руку.

Ей хотелось возразить, спуститься с ним вместе в метро, увезти его в Бруклин, в ее переделанный из каретника дом, чтобы там надышаться им, насмотреться на него, чтобы не было таким невыносимым его отсутствие, чтобы этого запаса хватило на ночь, на неделю, на год. Но они вместо всего этого решили, что она его проводит.

Они почти не разговаривали, идя рука об руку по Бродвею на север. Они прошли мимо парка на Медисон-сквер, и Джинн поймал себя на том, что пытается запомнить каждую статую, каждый вяз, каждый силуэт здания на горизонте, бережно складывая каждое воспоминание, словно редкую жемчужину. Хотелось бы ему знать, когда он увидит все это снова и что приведет его обратно. Хотелось бы ему знать, кем он будет, когда вернется.