Он был мертв для Москвы, для Лубянки, для полковника госбезопасности Аристова. Он прилежно и четко инсценировал свою смерть от рук японских военных – а сам просто сделался муравьем, смешался с насекомой азиатской толпой трущобного Фуцзядяня.

Он был мертв, когда Аристов и его люди раскопали фальшивое войско – просто глиняные статуи, пустые внутри – и зарыли обратно. Настоящие воины, мертвецы императора, закованные в доспехи из жженой земли, покоились не в Сиане.

Он был мертв, когда, следуя отметкам на карте, сам нашел в окрестностях Лисьих Бродов подземелье, полное золота. Но, однако же, не нашел прохода к Усыпальнице терракотовой армии. Он взял столько золота, сколько смог унести на себе, трудолюбивый маленький муравей. Золотые монеты, кольца, идолы в форме лисиц кормили его все эти шесть лет.

За то время, что агент Верный был мертв, он обзавелся семьей, но его женщина и маленький сын жили отдельно в другом конце города. Агент Верный строго держался принципа: мертвый не вправе делить один дом с живыми. За ним в любой момент могут прийти – и сделать мертвым снова, на этот раз окончательно.

С остатками золота, обернутого в холстину, загнанного под скрипучие половицы, с китайским шелковым свитком под грудой рваного тряпья в сундуке, – он жил в одной из сот убогого улья слепленных вместе нищенских деревянных хибар, увитых веревками с вечно выстиранным, но вечно недостаточно чистым бельем.

Все эти шесть лет, пока агент Верный был мертв, он методично и терпеливо искал усыпальницу настоящей терракотовой армии. И если он начинал задыхаться в тесной своей комнатушке, как закованный в глину китайский воин, и если ему вдруг казалось, что армию императора он никогда не найдет, что он, агент Верный, стал предателем и похоронил себя зря, то он поднимался на мост через реку Сунгари и полной грудью вдыхал чужой, сырой воздух. Он очень любил этот мост, построенный на стыке эпох, – оглушительную железную артерию КВЖД, соединившую два берега и два века.

Сунгарийский мост был дорогой в Россию, по которой он никогда не пройдет.

Сунгарийский мост был его личной полосой отчуждения.

В этот день агент Верный простоял на мосту дольше обычного: на рассвете ему приснился такой тоскливый и душный сон, что он проснулся, задыхаясь и хватая ртом воздух, с прилипшим к небу сухим языком, и теперь ему казалось, что воздуха недостаточно даже здесь – на холодном ветру, на речном просторе.

Ему снилось, что он полностью голый. В центре своей каморки, с петлей на шее. Под босыми ногами – разломанный шаткий сундук. Рядом с ним – обнаженная женщина с оскаленной лисьей мордой.