– Зачем пришел, Капитоныч? Наставлять меня? – Ермил демонстративно опрокинул в себя порцию самогона.

– Дерзишь… – Капитоныч вытаращился на образа, как бы вопрошая святых, как такая дерзость возможна. – Пусть тебя Господь наставляет, он и не таких наставлял. А мы к тебе за другим делом. Ты, Ермил, хоть отступник – а все ж лучший меж нас охотник. Посему вот тебе наше слово – снаряжай сейчас же охоту.

Мужики, обильно потея, одобрительно загудели и закивали.

– На кого охоту? – Ермил аккуратно рыгнул в ладонь.

– Так на оборотней. Али не слышал? Оборотни у нас. Перевертыши. Сами вроде как люди, а приглядишься… – Капитоныч сделал выразительную паузу и перекрестился двоеперстием.

– Так волки, – закончил за него один из мужиков.

– Али лисы, – поддакнул другой. – Скот дерут, на людей кидаются, совсем распоясались…

– Нужно облаву на них устроить и изничтожить, – закончил общую мысль староста.

– Верно, верно говорите, Авдей Капитоныч, – затараторила Марфа. – Пусть горят в аду, твари, нехристи!

Ермил руками оторвал кусок мяса, старательно разжевал, проглотил и только после этого тихо, но твердо произнес:

– Нет.

– Что – «нет»? – опешил староста Капитоныч.

– Я промышляю изюбря, – Ермил ткнул острием охотничьего ножа в кус вяленого мяса на блюде. – Соболя. Вепря. Тигра. А оборотня – не промышляю.

– Я ж говорил, Капитоныч, – вроде тихо, но так, чтоб слышали все, сказал свояк старосты. – Этот честных людей защищать не будет. Он с ведьмой путается.

Лицо Марфы побагровело, и Ермил с тоской подумал, что теперь весь вечер, да, наверное, и всю ночь, она будет придавленной мухой жужжать про то, как он ее опозорил. В драку лезть не хотелось. Хотелось просто выставить их всех вон, лечь на лавку и заснуть тяжелым, как могильная плита, пьяным сном. Но жена смотрела на него таким побитым и в то же время голодным и жадным взглядом, что он резко поднялся из-за стола, схватил Капитонычева свояка за грудки, припер к стене и, набычившись, рявкнул:

– Повтори!

Обвел мутным, бешеным взглядом всех:

– Ну, кто повторит?!

Никто не повторил. Все молчали. Зато со двора не то из хлева донесся визг такой раздирающий, отчаянный и пронзительный, что невозможно было понять, кто кричит, свинья или человек.

И тут же раздался выстрел.