Он смотрит мне в глаза, и я больше не пытаюсь отвести взгляд. Я смотрю на него так сосредоточенно, что остальной мир становится расплывчатым и нерезким. Я смотрю как будто через прицел.

Раскаленный металл опять обжигает мне кожу. Ладонь покрывается новыми волдырями. Я перехватываю автомат второй, здоровой рукой, обжигаю и ее, но отвечаю беззаботно и ровно:

– Мне кажется, все остыло.

В его глазах больше нет ни уверенности, ни скуки. Там удивление и досада.

– Я буду считать от трех до нуля, когда я скажу «ноль»…

Я бью его прикладом в висок, и он оседает на пол. Я засовываю ему в рот завонявшуюся влажную тряпку, которой папаша Бо вытирает столы, и, не глядя на Лизу, говорю:

– Принеси веревку.

Со стороны площади доносятся автоматные очереди.

Я связываю Юнгера, возвращаю Пашке автомат и командую:

– Стоять у входа. Никого не впускать. Если этот очнется – выруби его снова. Я вернусь – и мы с ним договорим. Все понятно?

– Так точно, товарищ Шутов!

Я иду на площадь, а Лиза семенит за мной следом. Как попрошайка. Как бездомная собачонка.

– Максим, постой! Позволь мне все объяснить!

Я говорю, не оборачиваясь:

– Пошла вон, стукачка.

Любовь – как хищник. Она будет жрать у тебя с руки. А потом исполосует когтями твою ладонь.

Глава 16

Глава 16

Придурковатый солдат, который его охранял, практически сразу заснул – прямо в дверях, привалившись спиной к косяку, широко раскинув ноги в грязных, заляпанных галифе, отвесив губу и источая запах водочного перегара, который, выпрастываясь из открытого рта рядового, сливался со сквозняком и гулял по харчевне, как бесплотный неприкаянный дух, отчаянно жаждавший вернуться в породивший его кувшинчик с рисовой водкой.