– Гуй, гуй, гуй!

И кланялись, кланялись…

В один из дней – она потеряла счет дням – пришел Пашка. Она его не пустила.

– Я не открою засовы! – крикнула через дверь. – Иначе как же я отличу живых от мертвых?

– Глаша… Глашенька!.. Что такое ты говоришь?!

– Все очень просто. Живые ко мне не могут зайти. И если кто в доме, я точно знаю, что это мертвый.

Он вышиб дверь и вошел, а она стала визжать:

– Мертвый! Мертвый! Паша, ты умер!

Он прижимал ее к себе и шептал:

– Глаша, милая, я с тобой… Я помогу тебе… Я тебя не оставлю…

Она сначала билась в его руках, потом обмякла, и он уложил ее на кровать и сказал:

– Поспи, тебе надо поспать. Я спою тебе колыбельную. Недавно как раз слова выучил.

Он прилег рядом с ней и обнял ее сзади, тесно прижавшись всем телом – но через одеяло, без похоти.

Он пел ей про лису, которая заманивает в нору, и про тигра с медовой пастью, и про пса, который провожает к реке, и про реку, и про паромщика.

Когда дыхание ее стало редким и ровным, он поцеловал ее в немытую макушку и прошептал, что вернется, и тихонько ушел. А она подумала сквозь сон: конечно, вернется. Мертвые всегда возвращаются.

Она очнулась оттого, что тигр разорвал на ней платье когтистой лапой и принялся лизать ее голую спину шершавым, как наждак, языком. Она подумала: как это возможно, что тигр явился из песни?.. Потом стряхнула остатки сна и поняла, что ошиблась: это был не тигр. Это Лама вошел в ее дом, и пробрался в ее постель, и разорвал на ней платье, и целовал ее спину. Не целовал – покусывал и вылизывал.

Она спросила:

– Лама, ты живой или мертвый?