– Смотри, Элена, что ты со мной сделала! Но не надейся, дрянь! Ты меня не убила.

Она увидела над его головой желтовато-кремовый ореол. Цвет нечищеных зубов. Его настоящий цвет. У тех, кто снится, тех, кого создал твой разум, цветов не бывает.

– Ты вошел в мой сон, – сказала Елена.

– Это только начало. Я тебя уничтожу за то, что ты меня предала.

– А на что ты рассчитывал? – включился в разговор Аристов. – Что она предаст только Макса?

У Аристова над головой переливался круг цвета стали. Это значит, он тоже вошел в ее сон.

Свободной рукой она попыталась ударить себя по щеке, чтобы проснуться, но полковник перехватил ее руку. Теперь они держали ее вдвоем.

– Вы хотели подсунуть мне мертвую воду вместо живой, Елена Августовна. Вы, похоже, забыли, с кем имеете дело. Но теперь условия нашей сделки меняются. Вы отдадите мне эликсир. Отдадите красную киноварь. Если нет – я вас уничтожу. А вместе с вами – весь город. Кронина я заберу с собой.

– Кронина теперь не так-то просто «забрать». Я вернул ему память! – Юнгер захохотал и уставился на арену, на Кронина, пустыми глазами – голубыми кругляшами без ресниц и зрачков. Похоже, чтобы заснуть, он вколол себе морфий.

– Я не могу вам ничего отдать, Аристов, – сказала Елена. – Нам не удалось получить эликсир от подопытных. Все, что есть, – у Юнгера. Маленький хрустальный флакончик, – она попыталась высвободиться, но они держали ее мертвой хваткой.

– Там достаточно, чтобы оживить авангард! – воскликнул Юнгер с восторгом. – Теперь, когда мне известен ключ к Успыльнице глиняных воинов.

– Мне он известен тоже. – Полковник зевнул. – Этот сон становится скучным. И представление тоже.

Он кивнул на арену, по которой медленно, ленивой осенней мухой кружил на мотоцикле Макс Кронин:

– Сновидец из вас так себе, Елена Августовна. Вы не держите сон. – Аристов встал. – Мне все равно, кто отдаст мне красную киноварь. Если завтра я не получу эликсир, я уничтожу вас всех. Я сотру с лица земли Лисьи Броды.

Полковник Аристов приподнял край элегантной шляпы – и кресло его опустело.

– А я пока побуду с тобой, Элена, – сообщил Юнгер, и из уголка его рта свесилась мутная нить слюны. – Не могу проснуться, пока действует морфий.

Он вытащил ее на сцену, заставил раскинуть руки, как на кресте, и привязал ее ремнями к бархатной черной стойке. В ладони ее вложил спелые апельсины – и вернулся в зрительный зал.

Она не держала сон. Макс Кронин, в глухой повязке, метнул свой нож – и нож вошел ей в живот, и пригвоздил ее к черной стойке, как булавка коллекционную бабочку. Юнгер захлопал в ладоши.