Он припал к полу, подогнув под себя ноги, затем приподнял две тонкие кормящие конечности, словно собрался сорвать висевший в воздухе невидимый плод. Прозвучавшая трель была тоньше всех, что слышал Дафид до тех пор, – почти в диапазоне человеческой речи. Или человеческой песни. Голос переводчика показался ему горестным, но это могла быть игра воображения.

– Вы бы потерпели неудачу не только в наших, но и в ваших намерениях. Теперь вы достигли успеха, недоступного вашему пониманию. Вы слишком мелки, чтобы увидеть, как это трогательно, а я слишком нечист, чтобы не ощутить. Что есть, есть.

Джеллит сглотнул, опущенные руки сжались в кулаки.

– Я приношу извинения за свое участие. Я умоляю оставить мне жизнь, чтобы служить Карриксу.

– Ты силен и послужишь своей жизнью. Если же нет, ты послужишь своей смертью. Служат все. – Библиотекарь поднялся. – Вы оба останетесь здесь. Если испытаете телесное расстройство, говорите.

Библиотекарь засвистел и зачирикал, обращаясь к рак-хунду. Змееподобное туловище вытянулось и стало живым барьером, отделившим Дафида и Джеллита от выхода. Неясно, для чего – чтобы помешать им поднять тревогу или чтобы защитить их от всевозможных «телесных расстройств». Библиотекарь зажег в воздухе ряд светящихся картин, передвинул их понятным только ему образом, затем стер и покинул помещение.

Джеллит стоял как стоял, уставившись туда, где недавно был библиотекарь. Слезы у него на глазах высохли, хотя на щеках остались соленые дорожки, а сами глаза стали краснее, чем в тот момент, когда он вошел. Поскрипывали стены, вдали раздавалось гневное, могучее жужжание ос, чье гнездо потревожили.

Дафид сел, поджал под себя ноги. И только потом спохватился, что повторяет движения библиотекаря. У Джеллита сбилось дыхание. Казалось, он готов удариться в насилие или в слезы. Дафид ждал, молчание требовало слов. Он не знал, что сказать. Говорить было нечего. Последствия его поступка – их поступка – вырвали у них из рук. Когда пуля вылетела, ее уже не вернуть в ствол.

Наконец Джеллит шевельнулся, развернулся и отошел к стене. Он привалился спиной к темной поверхности и соскользнул на пол. Рубашка задралась до подмышек, обнажив живот и ребра. Вид его голой кожи казался Дафиду несколько непристойным. Джеллит затрясся, сперва чуть заметно, потом сильнее, крупной дрожью. От страха или от рыданий. Может быть, от того и другого.

– О господи, – заговорил он. Голос прозвучал странно. Высокий, почти незнакомый. – Как все это неэтично!

– Мне очень жаль, – сказал Дафид. – Понимаю, это мало чего стоит, но я сожалею.