Глава 17 «Элегия утренней зари»

Глава 17

«Элегия утренней зари»

Говоришь, ты плохая.

Что ж, для такого, как я, ты достаточно хороша[26].

В коморке Винни не было часов, и время в ней текло неравномерно. Иногда оно вовсе переставало существовать, когда он, как сейчас, закрывал поплотнее дверь, включал светильники и, стащив с себя косуху, ложился на узкую кровать, с тем чтобы не вставать до тех пор, пока не стихнет в ушах срывающийся на скорбные завывания лай. «Как неприятно, что ты такой впечатлительный», – говорила Пайпер, когда Винни проваливался в эту мрачную пробоину в сознании и терял свою всепрощающую жизнерадостность, которую она так любила.

Пайпер раздражала слабость. Как чужая, так и собственная, в чем бы она ни выражалась: в горьком разочаровании, когда очередной переезд и упорные поиски не приближали ее к цели; в неспособности расквасить нос хаму, отпустившему в ее адрес пошлую шуточку; в необходимости молча выслушивать замечания управляющего отелем, недовольного тем, как она стелет простыни. Или в чувстве вины перед Винни, на которое тот намеренно давил. Потому что это был единственный способ заставить ее очнуться и обратить на него внимание. Откуда Винни было знать, что, пытаясь насильно привязать Пайпер к себе, он лишь отталкивал ее все дальше?

Она всегда сбегала от его истерик. Он в гневе стирал ногой символы, которые она долго чертила на земле ключом, и она уезжала на машине без него, так что ему приходилось возвращаться домой пешком, спрашивая дорогу у прохожих. Он заливал чернилами ее дневники, и она оставляла его на ночь одного в необжитой комнате, где по углам скреблись крысы, а оконные ставни дребезжали под ударами свистящего ветра. Он разводил костер из заговоренных трав на заднем дворе, и она пропадала так надолго, что любой другой уже давно перестал бы ее ждать.

Любой другой, но не Винни. Он не мог себе этого позволить, поскольку лишь его ожидание, которое Пайпер ощущала через расстояния, заставляло ее раз за разом передумывать и возвращаться. Возвращаться нагруженной сожалением и пакетами, доверху набитыми готовой смесью для выпечки. Пайпер пекла эти несчастные пироги и кексы, не зная, как еще показать Винни, что тоже нуждается в нем. Что ей тоже тяжело без его болтовни, оптимизма, неравнодушия и, главное, непоколебимой веры в нее. Хоть порой она и забывала об этом. Как объяснить Виктору, что, даже если пройдет еще десять лет, Винни все так же каждый вечер будет засыпать в надежде проснуться утром от грохота посуды на кухне? Что ему в равной степени не нужны ни чьи-либо разумные доводы, ни чье-либо неуместное сочувствие?