Она была очень миловидной, можно даже сказать – красавицей с правильными чертами лица. Темноволосая, курносая, кареглазая...

Лицо с хорошо очерченными скулами и маленьким упрямым подбородком свидетельствовало о твердом характере. Чуть вьющиеся на концах волосы небрежно растрепались, достигнув покатых плеч, но Борич понимал, что это результат стилистической задумки, а не пренебрежение к внешнему виду, свойственный всяким там «синим чулкам» и «старым девам». При этом, судя по ясному прямому взгляду, ненакрашенным губам и по отсутствию каких-либо косметических ухищрений в целом, Мария предпочитала ассоциировать себя не с красивым телом (облаченным, кстати, в женственное и явно сшитое из натуральной ткани платье синего цвета), а с достойным внутренним содержанием. Пресыщенную публику, стремящуюся на карнавал, подобная манера держаться была способна отпугнуть, но Вольгерду это понравилось.

Снимок был сделан на борту пассажирского корабля робжиптов как раз на фоне галактики Циферблат. Портрет делала Умила, и Борич, как наяву, услышал ее голос:

- Ну, что ты стоишь как гнутая чурка? Изогнись поизящней и сделай лицо попроще! А то на снимке выйдешь похожей на уборщицу, которая выискивает мусор, чтобы срочно его прибрать. Никто на тебя такую не посмотрит и завидовать не станет.

- Зачем мне завистники?

- А разве ты не хочешь показать всем, какая ты крутая? Ты летишь на Навинию, дуреха! Оглянись – здесь нет случайных людей, только победители по жизни.

- Я именно что случайный человек, Мила. И я знаю свое место.

Напускная смиренность – Вольгерд это ощущал всеми фибрами души – была игрой. Некрасова знала себе цену, но оценивала себя не в деньгах и не в количестве поклонников. Умиле, целящейся в нее из сингулярного объектива, но не забывающей при этом стрелять накрашенными глазками в проходивших мимо молодых самцов, упакованных в модные шмотки, было этого не понять. Дочка магната просто еще не подозревала, с кем ее свела судьба.

Если Вольгерд прежде испытывал к компаньонке сочувствие, то сейчас довольно усмехнулся: Мария Некрасова не даст себя в обиду. Чувство собственного достоинства не позволит ей сломаться в неволе, а ум – наделать глупостей.