Дверь в кухню вдруг отворилась. Пожилой, но подтянутый и поджарый мужчина с аккуратно постриженными пепельно-седыми волосами, стоял на пороге и внимательно смотрел на Алину. Она вспомнила, что видела его раньше держащим над своей женой большой черный зонт.

– Витя, познакомься, это Алина Назарова, –  Адамова заговорила чуть отчетливее и громче, чем обычно; так иногда разговаривают со слабослышащими, иностранцами и детьми. –  Она моя бывшая коллега, пришла поговорить про Генриха Осиповича.

Мужчина некоторое время постоял молча, потом развернулся, вышел и закрыл за собой дверь.

– Простите его, –  попросила Леночка. –  И ни в коем случае не принимайте на свой счет. Видите ли, год назад у нас погиб сын, Илья…

– Как?! –  невольно вырвалось у Алины.

– Он был военным летчиком. Майор авиации, пилот штурмовика. Нам всем тогда пришлось трудно, но Витя перенес это как-то особенно тяжело: уходил один в комнату, постоянно чертыхался, а потом громко с кем-то как будто спорил на высоких тонах и кричал, что его обманули. Со мной говорить об этом и объяснять что-то он наотрез отказался. Наша младшая дочь, она психиатр, считает, что это последствия стресса. Может быть, что и так. В целом он в порядке, но иногда ведет себя странно: не так давно, например, стал постоянно твердить о какой-то тетради, которую у него якобы кто-то украл в поезде, хотя я лично вообще не припомню, чтобы он в последние несколько лет ездил куда-то один… Впрочем, как говорил один мудрый соплеменник Генриха Осиповича, и это пройдет.

Они помолчали. Алина сделала глоток чая: он был терпкий и черный, как будто смола. Леночка вытащила из пачки новую сигарету, с сомнением повертела в пальцах, но все-таки еще раз закурила.

– Генрих Осипович однажды поделился со мной идеей. Это было давно, кажется, в конце 87-го… Да, Илюше как раз исполнилось два года, и он подарил ему такого забавного надувного крокодила, очень зеленого…

Алине показалось, что голубые глаза на мгновение заблестели. Адамова моргнула несколько раз и продолжила.

– Как вы помните, следствие так и не установило, по какому принципу убийца, тот самый Сфинкс, выбирает жертв, а ведь он зачастую всерьез рисковал, только чтобы добраться до определенной девушки. Понимание принципа этого выбора могло бы очень помочь в установлении его личности, но ничего, кроме набора очевидных общих признаков, типа пола, возраста, внешности и места жительства, у сыска не было. Дельных рабочих версий так и не появилось ни у кого по сей день. Генрих Осипович был человеком, который не может… не мог спокойно пройти мимо загадочной головоломки, ему хотелось непременно ее разгадать, и, даже если формально он соглашался с какой-то официальной версией и поддерживал ее экспертным заключением, стремление к разгадке не давало ему покоя. И вот был декабрь 87-го, довольно морозный, мы гуляли в Сосновке, я катила саночки с сыном, и Генрих Осипович рассказал мне, что хочет провести генотипическое исследование жертв Сфинкса. В то время на Западе уже применяли ДНК-тесты в криминалистике, у нас начали изучение человеческого генома, а он всегда был в курсе, как сказали бы сейчас, актуальных научных повесток и трендов. Правда, в случае обнаружения в геноме жертв неких уникальных с точки зрения ДНК человека, но схожих между собой мутаций, все равно бы оставался вопрос, как про них узнает убийца, однако это уже касалось практики сыска, а теоретически мысль выглядела интересной. Генрих Осипович тогда, что называется, загорелся. Очень немногие лаборатории, в которых можно было провести необходимые исследования, находились в ведении Института генетики. На первый взгляд, обстоятельства благоприятствовали: его бывший однокашник, некий Леонид Иванович Зильбер, был руководителем Экспериментального филиала НИИ Генетики и как раз получил звание академика. Казалось, что карты легли удачно, но не тут-то было.