Сначала Зильбер тянул с ответом, ссылаясь на бюрократические проволочки. Меж тем осенью 88-го снова началась серия убийств, отмеченных характерных почерком Сфинкса. Лучше момента для того, чтобы добиться проверки идеи и получить разрешение на проведение генетического исследования жертв, нельзя было и придумать, но Зильбер вдруг ответил отказом. Основания звучали довольно туманно, и Генрих Осипович решил добиться своего через руководство милицейского Главка. Как водится, собрали комиссию. Помню, как он позвонил мне тогда поздно вечером в чрезвычайно растрепанных чувствах. Не знаю точно, что у них там произошло, но он сказал, что его отчитали как школьника, а Зильбер, применив силу академического авторитета и используя неосведомленность присутствующих, аргументировал несостоятельность предложения азбучными истинами, наподобие совпадения ДНК разных людей на 99,9 %. Это, впрочем, не помешало спустя десять лет, ссылаясь на результаты исследования той же самой ДНК, вынести обвинительное заключение –  да, несомненному мерзавцу, убийце и педофилу, но вряд ли пресловутому Сфинксу. К тому времени филиал НИИ Генетики уже прекратил работу, так что исследование проводили в Москве. Руководил процессом лично академик Зильбер, и чего стоило Генриху Осиповичу работать с ним вместе, а потом еще и подписать сомнительное заключение, я могу только догадываться. После этого я от него про идею генотипирования жертв Сфинкса очень долго не слышала. И про самого Сфинкса тоже.

Где-то в комнатах негромко бормотал телевизор. За окном на березовую тонкую ветку тяжко уселась ворона, раскачиваясь и стряхивая крупные капли с покрытых черными точками желтых листьев. Алина вспомнила Левина и его всегда немного печальный взгляд человека, мудрость которого рождена многим и прискорбным жизненным опытом.

– Насколько я знала Генриха Осиповича, –  сказала она, –  он мог отступить, но не сдаться.

– Получается, что знали вы его хорошо, –  согласилась Леночка Смерть. –  Потому что пять лет назад, в самом конце 18-го, прямо под Новый год, он позвонил мне и поинтересовался, можно ли заехать на часок в гости, причем переспросил несколько раз, будет ли муж дома. Мы тогда давно уже жили одни, дети разъехались и разлетелись. Я сообразила, вечерком завела разговор про добрые старые дни, про времена службы в милиции, про друзей, которые еще остались в живых –  а Витя очень чувствительный во всем, что касается прошлого, любит повспоминать, иногда даже то, чего не было, –  и в итоге на следующий день он отправился встретиться с одним своим старым приятелем-сослуживцем. Я позвонила Генриху Осиповичу. Он приехал. Сначала, как обычно, посидел, поговорил про разное, помялся немного, а потом достал флешку.