Зоя бросила взгляд на Алину, вздохнула и принялась что-то говорить про личные архивы, неизвестные широкой публике исследования и прочее в таком духе; юная баронесса парировала с неумолимой логикой, загоняя собеседницу в тот тупик, где пришлось бы с неизбежностью сознаться во вранье. Алина наблюдала: Мария Аристарховна держалась с надменно подчеркнутым самообладанием, но под холодным высокомерием, необычайным для такой молоденькой девушки, едва заметно было нечто иное, будто кто-то или что-то выглядывало на миг из-под ледяного панциря и тут же скрывалось обратно. Несколько раз она ловила взгляд Алины и, как показалось, словно бы растерянно отводила свой. Препирательства с Зоей, очевидно бессмысленные, продолжались еще какое-то время; наконец баронесса взяла со стола свои кремовые перчатки, явно собираясь уйти, и тогда Алина сказала:

– Мы занимаемся расследованием убийства.

Стало тихо; только дождь монотонно шелестел за окном и крупные капли нервно стучали по железным откосам окна. Теперь все смотрели на Алину. Терять было нечего, и она продолжила:

– Точнее, целой серии убийств, совершавшихся на протяжении многих лет, и решились побеспокоить вас потому лишь, что имеем основания считать убийцей вашего деда.

Сжимавшие перчатки пальчики разжались; припухлые нежные губы Машеньки дрогнули, но не проронили ни слова, и только глаза сделались испуганными и одновременно как будто просящими, как у ребенка, которому собираются прочесть страшную сказку, какую он уже знает, но надеялся больше никогда не услышать.

Теперь уже скрывать и умалчивать что-то не имело никакого смысла. Алина взялась рассказывать обо всем с того памятного и как будто очень далекого ныне вечера, когда на месте Машеньки за столом сидела, комкая носовой платок, Катерина Ивановна Белопольская, до загадочных генетических исследований покойного Генриха Осиповича Левина и трагической гибели в «Приморской башне» Анны Бахметьевой и ее родителей. Машенька слушала неподвижно, словно оцепенев; в восхитительно синих глазах начинали блестеть сапфировые слезы, а во время рассказа о судьбе злосчастной Раисы Игнатьевой и ее дневнике она побледнела и вдруг покачнулась в кресле так, что Зоя поспешила налить ей стакан воды. Машенька стискивала его в руках, время от времени отпивая воду маленькими глотками, пока Алина продолжала говорить, то глядя на нее широко распахнутыми глазами, то будто бы уходя в свои мысли. Наконец с рассказом было покончено; все опять замолчали; в тягучей тишине медленно тянулись секунды, и вот тогда Машенька наконец произнесла: