– Как неудачно вышло с погодой, –  посетовал фон Зильбер. –  Не отменить ли всё?..

– Ни в коем случае, –  замотал головой Дунин. –  Дождик нам не помеха.

Граф осторожно вел внедорожник по пустоши. По запотевшим окнам катились капли дождя. Машину раскачивало на ухабах и кочках, как карету, на которой Анна Иоанновна путешествовала из Москвы в Петербург, завернув по случаю к почтовой станции на отшибе, чтобы посадить там памятный дуб и даровать своему лекарю земли под родовое гнездовье. Аристарх Леонидович сидел впереди, крепко держась за ручку над дверцей, и всматривался во тьму.

– Вот! –  сказал он. –  Видите огни впереди? Всё, приехали.

Мы подъехали ближе и остановились. Невидимый ветер вверху очередной раз разорвал полог туч, и ливень почти прекратился, лишь редкие капли падали вниз, тяжело ударяя по прорезиненной ткани дождевиков и разбиваясь о полированные капоты черных автомобилей, выстроившихся в круг и освещавших фарами и прожекторами на крышах центр образовавшегося кольца. Эльдар и Никита стояли в кузове пикапа, где накануне в сосновом гробу совершала свой последний в земной жизни путь Марта; на них были одинаковые черные, длинные, блестящие от дождя плащи с широкими капюшонами, в которых они походили на каких-то распорядителей шабаша или на черных магов. На бортике кузова сидел и курил Прах; рядом с открытым багажником джипа возился, пыхтя и чем-то позвякивая, грузный Захар. Нас заметили: Прах бросил окурок и встал, Эльдар спрыгнул из кузова и направился к нам.

– Пожалуйста, господа, прошу: для вас места подготовлены вот здесь!

Он подвел нас к еще одному пикапу, в кузове которого оказались установлены низенькие деревянные табуреты. Борт был откинут, рядом стояла лесенка, сколоченная из широких досок. Первым вскарабкался Герман Германович, за ним в кузов забрался фон Зильбер. Я поднялся следом и посмотрел внутрь залитого светом круга.

Там стояли несколько человек: невысокий морщинистый дядька с лицом любителя выпить и слипшимися от дождя, грязновато-пегими волосами, рядом с которым переминался с ноги на ногу худой долговязый юнец в спортивном костюме, с прыщавым круглым лицом и коротко стриженными волосами; эти двое стояли понуро, просто ожидая чего-то. Рядом топтался мужчина в довольно приличных джинсах, короткой синей куртке и с маленькой сумочкой на коротком ремне, надетой через плечо: он явно чувствовал себя неловко и нервно озирался вокруг. Неопределенного возраста человек с серым лицом и серыми волосами угрюмо курил, время от времени коротко перебрасываясь словами с краснорожим субъектом в камуфляжных штанах и жестким, как проволока, ершиком волос над очень низким, скошенным лбом. Крепкий парень в распахнутом пуховике с промокшим мехом на капюшоне и в резиновых шлепанцах размахивал руками, как будто делал разминку, и шумно пыхтел; за ним наблюдал, посматривая исподлобья, невысокий мужчина с седой бородой и в промокшей широкополой панаме цвета хаки. В отдалении от других стояли двое мальчишек, по виду ровесники старших воспитанников Академии, и выпускали в воздух пахнущие моющим средством клубы из пластиковых парогенераторов. Рядом с ними я заметил здоровенного тучного мужика, того самого, которого едва не покалечил в «О’Рурке», и с удивлением увидел бармена Камиллу: на ней была изрядно вытертая черная кожаная куртка-косуха, волосы она забрала в тугой хвост и неподвижно стояла, сосредоточенно глядя перед собой. Меня она не заметила, да и вряд ли смогла бы: нас разделяла слепящая стена света и не менее ослепительная глубина тьмы.