Моя маленькая богиня с иссиня-серебряными глазами, наивно вравшая, что читала Сартра, чтобы казаться умнее. Интересно, богини так поступают?..

Впрочем, природа Машеньки меня волновала менее всего остального: нет проку переживать о том, чего нельзя изменить; а вот исполнением обязательств перед леди Вивиен обеспокоиться стоило. Невозможно было просто послать извинительную телеграмму: простите, передумал, всего наилучшего. У нее наверняка был свой агент в Усадьбе –  кто-то ведь вложил мне в книгу записку, –  да и вообще, леди не производила впечатление той, кто легко забывает обиды: один престарелый библиограф мог бы подтвердить этот тезис, если бы не сгорел дотла в грязном дворе-колодце. Мне нужен был Компендиум Гильдии, чтобы завершить отношения с леди Вивиен, а еще требовалось объясниться начистоту с Машенькой. Я понятия не имел, как это делать, но рано или поздно такой разговор должен был состояться. Голова от всего этого шла кругом. Я решил, что посвящу предстоящую неделю продолжению поисков, а к приезду Машеньки в пятницу или субботу ситуация так или иначе прояснится. Признаю в этом известную долю малодушия, смешанную с легкомысленным оптимизмом, но дальнейшие события показали, что никогда нельзя недооценивать силу случая.

В среду бесследно пропал Захар. Накануне вечером Никита сорвал себе голос и продул четыре раза подряд, пытаясь из Верхней гостиной дозваться своего фирса, а наутро его не обнаружилось и в казарме, куда разъяренный молодой господин ворвался, грозя карами и плетьми после того, как проспал к завтраку. Граф, весь красный от предчувствия того, как станет объясняться перед фон Зильбером, быстро выяснил, что и на патрулирование Захар не вышел: в два часа ночи он должен был сменить Праха, который в итоге пробыл в карауле до четырех утра, изматерился и совершенно замерз, пока его не сменил Петька. Стало ясно, что ситуация складывается внештатная. Первым делом с пристрастием осмотрели тумбочку Захара, но не нашли ничего, что могло объяснить его таинственное исчезновение. Граф попросил всех фирсов собраться в столовой прислуги, пока воспитанники будут на лекции –  я тоже напросился на эту общую встречу, –  а сам пошел докладываться в Западную башню. Все ждали молча, из кухни испуганно выглядывала Римма, там же маячил Герасим. На дощатом столе лежали скромные земные пожитки исчезнувшего Захара: теплые носки, завернутые в бумагу, несколько карандашей, стопка журналов со сканвордами и анекдотами, расческа в чехольчике, набор отверток, какая-то изрядно потертая на сгибах, сложенная старая карта и фотография, оправленная в целлулоид. На фотографии на фоне синего южного моря был запечатлен сам Захар –  в желтых шортах, шлепанцах, футболке с надписью «СССР», напряженно вытаращившийся в объектив, –  дородная женщина, вцепившаяся в его локоть так, как будто собралась конвоировать в суд, и четыре разновозрастные, похожие на Захара девочки со скучающими лицами.