Теперь нужно было найти Захара. Я полагал, что он отыщется где-то неподалеку, и оказался прав. Сначала луч фонаря выхватил из темноты извилистый пунктир бурых капель на каменных плитах пола; они сливались, собирались небольшими засохшими пятнами, хорошо различимыми потому, что пыли на полу в этом месте не было: ее всю вытерли, когда волокли что-то тяжелое от передатчика до проема в стене, ведущего в оружейную комнату. Внутри обнаружился Захар: он лежал на боку у стены, грузно вытянувшись среди разбросанных сабель и алебард, одна из которых торчала у него из груди. Я присел рядом. Большое рыхлое лицо Захара было застывшим и белым, как непропеченный ком теста, под приопущенными веками тускло поблескивали закатившиеся глаза. Заостренное навершие алебарды торчало ровно из алой буквы А, окруженной расплывшимся темным пятном. Я взял его руку: она была холодной и твердой, как промерзшая насквозь рулька. Захар уже порядочно окоченел, чему явно способствовала промозглая сырость подвала. Когда-то я был знаком с одним толковым судебно-медицинским экспертом, женщиной, которая помогала мне разобраться с тем самым делом, в которое вовлекла меня леди Вивиен. Странно, что сейчас я не мог припомнить ее имени, но вот она, я уверен, смогла бы определить время смерти Захара с точностью до получаса. Впрочем, мне тоже пришлось повидать в жизни несколько трупов, и, судя по состоянию тела, душа покинула его примерно в полночь. Я взялся за древко алебарды, чтобы вытащить из раны, и в этом момент прозвучали шаги.

В темноте замелькали отсветы фонарей. Кажется, шли два человека, но разобрать было сложно, потому что шаги одного заглушала тяжелая поступь другого: это был лязгающий, скрежещущий грохот, с которым железо врезалось в камень. Лучи фонарей приближались, то появляясь, то исчезая во мраке подвального лабиринта. Кто-то уверенно направлялся прямо сюда, и вряд ли затем, чтобы напомнить про время обеда.

* * *

Существует неверное мнение, что рыцарь, облаченный в стальной доспех, был неуклюж, неповоротлив, а если падал, то не имел возможности встать без посторонней помощи. Меж тем полный вес классического готического или миланского доспеха составлял всего двадцать пять килограммов, распределенных по телу; современный штурмовик-пехотинец иногда таскает на себе больше. Рыцарь в доспехе легко двигался, приседал и вставал, а некий Жан ле Менгр в полном боевом облачении запросто карабкался на стены по штурмовой лестнице просто ради тренировки. При этом уязвимых мест, кроме узких щелей меж сочленениями разных элементов доспеха, у рыцаря почти не имелось, так что можно сказать, что он был настоящим живым танком своего времени, мощным, быстрым и непробиваемым.