К счастью, Аристарх Леонидович был в достаточной мере трезв, еще не отошел ко сну и принял меня в кабинете, облаченным в китайчатый синий халат, подпоясанный золотистым шнуром, похожим на тот, которым удавили злосчастную Обиду Григорьевну. Он немного удивился моему позднему визиту, выслушал не слишком убедительное объяснение беспокойству, предложил сигару и закурил сам.

– Не вижу причин для волнений, –  сказал он. –  Понимаю, что вам хочется скорее подвести под нашим сотрудничеством некую черту, но не нужно спешить: дождитесь мою дочь, получите Компендиум. Кстати, вам, наверное, будет интересно узнать, что я сам доложил о несчастном случае, произошедшем с Захаром, и эту информацию восприняли на удивление спокойно, обещали в скором времени прислать кого-нибудь на замену, и я считаю, что это косвенное подтверждение правоты вашей версии, в которой, впрочем, я не сомневался. Полагаю, больше неприятных неожиданностей ждать не стоит.

Я вернулся в комнату, рухнул в изнеможении на кровать и мгновенно провалился в сон, а проснулся от знакомого цветочного аромата. Дыхание перехватило, сердце бешено билось, и ощущение присутствия было настолько ошеломляющим, что я долго не мог осознать, сплю я или же нет. Похоже, что тревога довела меня до истинных галлюцинаций, при которых человек уже не в силах отличить мнимое от реального. Снизу донесся хриплый надтреснутый звук: часы в Библиотеке пробили три четверти. Оставалось пятнадцать минут до полуночи. Слепая тьма прижалась снаружи к окну. Я попробовал рассмотреть, нет ли под автомобильным навесом белого внедорожника, но мне мешал угол Восточного крыла. Сладкий, будоражащий запах все еще ощущался отчетливо; я оделся и вышел из комнаты.

Непогода раскачивала фонари, тени от которых скакали по стенам, словно обезумевшие паяцы. Подняв воротник, прикрываясь рукавом от летящих в лицо мерзлых капель, я прошел вдоль заколоченных окон, миновал спортзал и обогнул крыло: нет, под навесом влажно блестел только черный металл. Я повернулся, чтобы уйти, но вдруг краем глаза заметил, как что-то будто бы серебрилось, переливаясь, в пляшущем свете уличного фонаря. Это была вода в фонтане-клепсидре: сперва я подумал, что это просто рябь от дождя и ветра, но, подойдя ближе, увидел, что фонтан работает, невысокая струйка бьет из навершия над первой чашей, и вода, переливаясь через край, стекает, наполняя остальные четыре. Сейчас, в ненастную полночь, это выглядело необычно и жутковато. Повинуясь какому-то интуитивному чувству, я посветил на широкий диск солнечных часов, и мне показалось, что составляющие его металлические кольца чуть сдвинулись: некоторые их части ярко блестели, как будто до того были скрыты под другими. Я дошел до лунных часов; в этот миг разом погас скудный уличный свет, возвещая наступление полуночи, но в свете своего фонаря я смог явственно разобрать, что и лунные диски тоже пришли в движение, спрятав одни символы и открыв другие. В этом определенно крылась загадка, одна из тех, что во множестве хранила Усадьба Сфинкса, и от которых держаться подальше советовала благоразумная Вера, но сейчас я бы и не смог взяться ее разгадать: промокшие волосы падали мне на глаза, ледяная вода пропитала пальто и лилась за воротник, свет фонаря тускнел, а из боковой двери наружу выбрался кто-то из фирсов, заступающий на дежурство. Кажется, то был Петька: он увидел меня и приветственно помахал своим фонарем.