Почтенный Амон, навестивший Алину тем вечером и рассуждавший о смысле человеческого бытия, так увлекся своим философствованием, что не потрудился внимательнее присмотреться к ней самой. Если бы он это сделал, то понял бы, что предупреждения и угрожающие намеки не только не поколебали ее уверенности в уже принятом на то время решении, но лишь укрепили его. Алина ответила искренне на вопрос Амона о том, что движет ею по жизни: да, это было собственное ощущение правды и справедливости, но особенно оно обострялось, когда на нее пытались давить и так или иначе заставлять делать то, чего она не хотела или с чем была не согласна. Так было всегда, с детства, в юные годы, а сейчас как будто усилилось кратно: попытки подкупа она отвергала, угрозы вызывали агрессию.

Двадцать пять погребальных лилий, многозначительно оставленных на столике в коридоре, привели ее в холодное бешенство.

Алина вышла из дома минут через пятнадцать после того, как за Амоном закрылась входная дверь. Она немного покружила по микрорайону, меняя скорость и направление, но не заметила слежки; ни черный джип с неопознаваемыми номерами, ни кто-либо еще не мелькали подозрительными тенями в зеркалах заднего вида, и этот признак уверенности в том, что она все поняла, осознала, что будет сидеть, помалкивать, радоваться обещанному билету в экономическом классе чудо-поезда Маши фон Зильбер, что забудет убитую Зою, несчастного Адахамжона, до конца разрывавшегося между долгом и совестью, –  все это наполняло ее ледяной, расчетливой яростью.

По кольцевой через Кронштадт на другой берег залива Алина добралась чуть более, чем за час. Можно было бы домчать и быстрее, но на заднем сидении, кое-как прикрытый старым пледом, лежал дробовик с магазином на семь патронов, который она днем взяла у отца, и привлекать к себе внимание сотрудников полиции не хотелось. Машины встречались редко, и Алина летела над глянцево-черными водами моря сквозь ночной сумрак почти в одиночестве, как будто пересекала мифический мост, чтобы проникнуть в потустороннюю обитель колдунов и чудовищ.

После съезда со скоростной трассы дорога стала куда хуже и гораздо запутаннее. Теперь ехать тише пришлось уже для того, чтобы не угробить подвеску; вокруг то появлялись и пропадали какие-то темные избы, то светились в отдалении огни многоэтажек, то мелькали кривые голые кусты и деревья. Вдобавок, в нескольких километрах от Усадьбы Сфинкса внезапно пропала связь, а вместе с ней и возможность пользоваться картой в смартфоне. Алина продолжала путь, полагаясь на память, но потом все же остановилась на пару минут, чтобы проверить, не завалялась ли в бардачке каким-то чудом старая бумажная карта. Такой не нашлось, зато позади вдруг мелькнули сполохи полицейских огней, и Алина поспешила уехать дальше, надеясь, что узкая полоса разбитого асфальта между пустошами и морем выведет ее к северным воротам владений семейства фон Зильбер.