По деревянному полу быстро мелькнула тень: кто-то прошел мимо окна, на мгновение заслонив свет прожектора. Снова послышались выстрелы, на этот раз они доносились откуда-то изнутри и торопливо перекрывали друга, как бывает, когда стреляют сразу несколько человек. Вдруг дальняя дверь приоткрылась. В зал, бесшумно, как тени, один за другим скользнули трое в черном; Алина различила очертания шлемов и характерные силуэты тяжелых бронежилетов. Один остался у входа, присев на колено и выставив перед собой ствол автомата; двое с оружием наизготовку медленно, на полусогнутых ногах стали обходить зал, шаг за шагом приближаясь к Алине. Сердце колотилось так, что отдавало в висках, и она, не давая себе времени на раздумья, вскочила, мгновенно прицелилась и нажала на спуск. Вспышка и грохот выстрела разорвали напряженную тишину. Шедший впереди человек в черном рухнул на пол, вокруг разлетелись осколки тактических очков, шлем слетел с головы и покатился к стене. Второй что-то крикнул и вскинул оружие. Алина мгновенно присела обратно. Затрещали выстрелы, пули взлохматили обивку матов. Она на миг высунулась из укрытия, увидела, как один человек в черном волочет по полу безжизненное тело товарища, пока тот, что остался у двери, прикрывает отход, и не целясь выстрелила еще раз. Нападавшие скрылись за дверью. Алина лихорадочно пыталась сообразить, куда ей бежать теперь, но в этот миг загрохотали увесистые очереди, и целый ливень крупнокалиберных пуль обрушился в зал через разбитые окна, разламывая шведские лестницы и кроша стены. Следом внутрь влетела пара небольших темных предметов; Алина едва успела сжаться за матами, зажав уши и открыв рот, как один за другим оглушительно прогрохотали два взрыва. Зал наполнился едким дымом и запахом гари. Нужно было уходить немедленно, до появления следующей штурмовой группы. Разрезая ладони о битые стекла, Алина проползла на четвереньках к распахнутой двери входного тамбура и скатилась по каменным узким ступеням в холодную, непроницаемую темноту.

* * *

Машенька восседала на своем резном деревянном престоле, облаченная в длинное белое платье, цветом и кроем точно такое же, как на ее детском портрете. Но сейчас здесь сидела не девочка, но Дева, Хозяйка Усадьбы; мне показалось –  нет, я был в том совершенно уверен, –  что она стала еще выше ростом, приобретя истинно царственную осанку, так что огромное кресло теперь приходилось ей впору, двузубая корона идеально венчала распущенные русые волосы, а нежные обнаженные ступни ровно стояли на багрово-черном ковре. Машенька была величественно-неподвижна, словно и сама превратилась в резную фигуру, изваяние собственного божества, и никогда еще я не ощущал так явственно ее органической связи с Усадьбой и всем, что связано с миром ее тайн и легенд. Перед ней хотелось склониться и встать на одно колено.