Вся её суть была скованна льдом, но протяни руку — и всё рухнет, разобьется, станет осколками и порежет всех вокруг.

Она прошла по длинному коридору, спустилась вниз, сняла с вешалки лёгкое пальто, подбитое заячьим пухом, и вышла на улицу, игнорируя вопросы окружающих. Конечно, им было интересно, куда это она направилась, но и пусть себе сидят, ломают голову, чем это занимается их бесценная княжна, всё равно!

Завернула за угол терема, отравилась по тропке в лес. Иней падал с желтой травы, когда Лина задевала её подолом юбки. Из-за мороза каждый выдох превращался в небольшие облачка пара, а уши быстро защипало, и Михалина только пожалела, что не взяла шрем.

Как это глупо — она княжна, а от мороза щиплет уши!

Вошла в лес, тихий, сонный, пахнущий землей и древесиной. Свернула с тропы налево, поднырнула под еловую ветвь, проскользнула между кустами тёрна и оказалась на небольшой полянке с поваленным дубом. Это была её полянка, куда она уходила, когда не могла больше слушать пчелиный гул терема.

А тут было тихо. На дереве можно было сидеть. Собственно, это всё, что можно было делать здесь, но Лине хватало: обычно она сидела тут и думала о всяком, ковыряла мёртвую кору или собирала цветы летом, а потом вешала венки на ветви. Осенью она принесла сюда свои смешные сокровища — осколки самых разных форм и цветов — и могла часами выкладывать из них диковинные узоры, а затем собирать в мешочек и начинать всё заново в следующий раз.

Но сейчас ей не хотелось создавать стеклянные картины, поэтому Лина просто села на поваленный дуб и наблюдала за теремом, как любопытный лесной зверек.

На ветку рядом села синица, встряхнула пёрышками и тут же упорхнула вновь. Лина вздохнула: забыла взять семечки! Ну, в следующий раз.

Из терема вышли несколько дружинников, помахали рукой и отправились запрягать сани. Видимо, поехали в деревню, за продуктами. Или на какое-нибудь дело, разбойничье.

Пнула каблуком камешек. Вот кто они! Князья-разбойники! Как она будет объяснять это народу Папоротников и Цапель? Мы грабили повозки, чтобы выжить, но теперь вернули себе власть и больше не будем? А с другой стороны — что ещё им делать?

Она не знала. Дядя был прав: она вправду про многое не знала и не умела строить долгие планы. Но и он тоже не мог! Шестнадцать зим они бегут по Калахуту, а всё, что у них появилось — двести преданных человек. Не мало, но и не много.

А вот в чём дядя ошибался, так это в том, что она не разговаривала с людьми. Говорила, ещё как, просто они её не слушали. Улыбались, но холодно, и слушали не её, а свои мысли. Она каждый раз спрашивала, что они думаете по такому-то поводу, а они неизменно отвечали, что уже говорили об этом с её дядей, волноваться не о чем.