Зов того, кто был не живым, но определенно менее мертвым, чем все вокруг, Ева расслышала не сразу.

— Я боялся, что вас… что вы… что вы тоже.

Большего Эльен, упавший на колени рядом, сказать не смог.

Большего и не требовалось.

— Мертвая Молитва убивает только живых, — сказала Ева глухо. — Мы к ним непричастны.

Происходящее она осознавала отстраненно, точно зритель в кино. Хотя и в кино у нее порой было чувство большей причастности: когда она верила тому, что происходило на экране.

В то, что происходило сейчас, она не верила. Не до конца.

— Мы… — Эльен все еще держал дневник, — мы должны рассказать.

Ева посмотрела мимо трибуны: туда, где сквозь море света, за границей купола угадывались очертания Храма Жнеца, у подножия которого за происходящим следила королева Керфи, так предусмотрительно не отрекшаяся от своей власти.

Значит, у Айрес все вышло.

…когда на троне воссядет та, чье сердце холодно и черно, и ужаса шепот звучать будет не громче, чем шорох листвы…

— А Герберт?

Ее голос тоже звучал едва ли громче, чем шорох листвы — немногим громче, чем потусторонний зов, отступивший, но все еще шелестевший подголосками в полифонии смерти, певшей сегодня на площади Одиннадцати богов.

— Придумаем что-нибудь.

Молчание, предшествовавшее ответу, было долгим. Непозволительно долгим.

Они оба читали, что Берндетт сделал — вынужден был сделать — с единственным Избранником Жнеца, удостоившегося чести стать Его сосудом: до этого дня.

…сердца огнем и клинком чудище дева сразит…

То, куда в конечном счете ведет ее путь, поприветствовавший иномирную гостью стрелой королева в осеннем лесу, Ева поняла на удивление просто. Может, потому что в глубине души поняла это уже давно: в тот самый момент, когда увидела витражи в королевском дворце и услышала запечатленную на них историю от величайшего убийцы Керфи. Или в тот, когда кузнец из Потусторонья так великодушно вернул ей клинок своей работы — зачарованную сталь, подобную той, что вонзилась в сердце Гансера почти четыреста лет назад.

— Люче, — сказала она.

Кожаная рукоять знакомо и уютно легла в ладонь.