– Мира?!

Чома подкинулась, не прячась от глаз уха. Торопливо, роняя вещи и путаясь в рукавах и кружевах, оделась. Причёсываться не стала, на ходу подобрала волосы, прихватила золотой лентой, придавила венцом, сверху накинула плотное головное покрывало.

– В которой темнице – веди.

Всю дорогу она молчала, кутаясь в дорогой плат. Войдя в караульню подземелья, так же молча простёрла руку к свиткам на столе, ждала. Старший сотник дворцового узилища, вскочив, бестолково таращился на бледное прекрасное лицо в обрамлении драгоценного покрывала. Первый-из-старших ух распорядился:

– Приговор на укрывательницу. Живо!

Сотник, догадавшись, наконец, поклониться, протянул правительнице свиток с приговором. Петулия внимательно прочла ровные, будто чеканные, строчки, пристально вгляделась в знаменитую чёткую подпись. Да, Дэл собственноручно и бестрепетно перечислял звания узницы, вменяемые ей преступления и выносил смертный приговор – по истечении пяти законно отводимых на пытки дней. Приговор сей обжалованию не подлежал, привести оный в исполнение предписывалось прямо на месте – в последнем желании смертнице отказав, на белый свет её не выводя, а затем сам прах её по ветру развеяв.

Чома, содрогнувшись всей душой, сбросила покрывало на руки телохранителю, гордо выпрямилась под сверкнувшем в свете факелов венцом и, не возвращая свитка, приказала:

– Я хочу видеть её и говорить с ней. Проводи.

Провожать кого бы-то ни было к обречённой изменнице грозный держатель запретил под страхом смерти. Даже заплечных дел мАстера – старшину страшного, но уважаемого цеха палачей. Ибо пыток на подтверждение вины узницы не требовалось. Уши гвардейца взмокли. Он мялся, не двигаясь с места.

– Что такое? – изумлённо и надменно взметнула брови чома. – Я перестала быть венценосной чиной? А ты – гвардии сотником моего державного дома? Не затеял ли бунта в моей столице достославный держатель Порубежья, хватая моих золотошвеек, подписывая им вместо меня смертные приговоры и командуя моими гвардейцами? А? – Звенящий негодованием голосок чины, по-видимому, глубоко оскорблённой слабой попыткой неповиновения, дрогнул. – И кому приговор? Моей самой близкой подруге, без того натерпевшейся страху в заложницах у вражеского лазутчика…

– Но ведь её коварный заговор как раз против…

– Ах, оставь! Глупости какие! Нашёл заговорщицу… Ты ведёшь меня к ней или нет?! – чина нахмурилась, топнула ножкой, и сотник низко склонился перед её венценосным величием.

Только оставив гвардейца и первого-из-старших уха за тяжёлой, окованной металлом, дверью, Петулия перевела дух и достала из-под одежд изящный жезл дивной работы – вытянутого в струночку крохотного Золотого Локка с алыми кристаллами вместо глаз, со сложенными на спинке крыльями столь же колдовского чёрного камня. Из приоткрытой пасти игрушечного локка выкатился шарик колдовского огня и осветил тьму холодного каменного мешка. Прямо перед чомой висела в цепях, прикованных к стене, чуха – дорогая и единственная подруга. Совершенно не нужная ни Стару, ни, как оказалось, Дэлу. Только ей одной, такой одинокой в этом грубом мире чоме…