Иллюминация другого, мирского берега состояла из ровных рядов газовых фонарей по бульварам и широким проспектам, да натыканных где попало (а точнее где квартал скинулся) отдельных светильников. Но среди привычных городских огней попадались и примечательные. Яркий луч света, точно прожектор, рассекал чернеющее небо — это шпиль департамента полиции, рядом мигающий глаз телеграфной станции, а вон и пожарная колокольня над торговой площадью обозначила себя маячком, а там прямая дорога к тракту…

Признайся честно, Марика, изыскиваешь пути отступления? Да.

Озноб, пробиравший до костей, вытянул меня из глубокого сна, но окончательно разбудило собственное имя, прозвучавшее в разговоре. Затаив дыхание, я слушала мужские голоса… Резкий, взволнованный, совсем не похожий на тот бархатный воркующий и кружащий голову голос Ранье. И тихий, напряженный голос Бошана.

Его преподобие в курсе. И Вианкур. Твоя конспирация валится к чертям, и как ты думаешь, королева прачек, все эти ахи и вздохи, все эти реверансы вокруг бедной сельской девушки — все это было серьезным или из любопытства? Из научного интереса, так сказать. А храмовник? Он что, тоже все знал? Сразу? И молчал? Не верится…

Опираясь на предложенную галантным кавалером руку, я шла в сторону высокой стрельчатой арки входа.

— Вам хуже? — тревожно спросил Ранье.

— Просто слабость, — отмахнулась я, радуясь, что любое выражение лица можно списать на плохое самочувствие и не надо следить хоть за этим. Гнев, страх или усталость, какая разница?

Думала, все эти байки про чудеса и айнов — выдумки? Думала, если маг сразу ничего не сказал, то он не заметил? И тот, и другой заметил, просто господа умнее бакалавра-недоучки, коим ты и осталась, несмотря на возраст и «пережитое».

— Сударыня, — обратился ко мне айн. — Приветствую вас в стенах обители, и, чтобы ни случилось, прошу помнить, здесь вы не пленница, а гостья. Отдохните с дороги, а дела оставим на потом.

После этих слов я почувствовала, как щеки заливает румянец. И не говорите, господин Бошан, что вы не умеете читать мысли. Или души.

Рядом, мужественно стиснув зубы, хромал Вианкур. Он как мог пытался идти уверенней, шутил про пьяных матросов и переводил внимание на ночные пейзажи. После долгого сидения даже неспешная ходьба давалась ему тяжело, но руки моей он не отпускал, давая крепкую опору.

«И все же… разве будет человек рисковать собственной жизнью любопытства ради? Будет ввязываться в чужие конфликты, политику, откуда чистым никто никогда не выбирался?»

Дальше времени на рефлексию не осталось. Миновав просторный двор собора, айн подвел нас к двум служителям.