Они атаковали со всех сторон. Двигались быстрее молний. Но Гаштардарон реагировал еще быстрее — и успел разрубить первые три. Во все стороны брызнули незримые лезвия — и лозы разлетелись обрубками.

Но их стало только больше. Каждый обрубок падал в ледяное крошево — и взметался многоглавым цветком. Бессистемно, хаотично — они наполнили воздух, ища схватить гохеррима.

А сквозь них с хохотом шагал Таштарагис. Его они не трогали. Бычьеголовый саданул мечом — и воздух подернулся инеем. Наполнился густым туманом, полным ледяных игл. При каждом движении они резали плоть, вонзались в глаза. Будь Гаштардарон смертным, он бы погиб мгновенно.

Но он скользил в этом тумане, как лист на ветру. Счастье Боя мерцало стрекозиными крыльями, успевая отбивать меч Таштарагиса и бесчисленные тернии.

А потом распустились цветы. Вросшие повсюду лозы выпустили тысячи лиловых бутонов — и теперь они раскрылись. Наполнили воздух и эфир своей пыльцой. Даже Гаштардарон закашлялся — такая хлынула волна смрада, грязной демонической силы. Последние остатки местной растительности пожухли и растеклись гнилью.

Это уже точно не Таштарагис. Кто-то другой… не менее сильный.

— Кто тебе помогает, труподемон? — спросил Гаштардарон обманчиво спокойно.

— Ты скоро с ним познакомишься, — пообещал Таштарагис.

Гаштардарон не ответил. Он уже не успевал. В лицо бил демонический буран, а вокруг смыкалось кольцо терний. Словно вовсе не боясь холода, они разрастались все пуще, тянулись шипами к Гаштардарону. Из каждой лозы вырастали пучки новых — тонких, хлещущих плетьми. От них исходил зловещий гул, что-то вроде пения.

И Гаштардарон не мог вырваться из этого кольца. Ни прорубиться, ни телепортироваться, ни уйти сквозь Кромку. Его заперли в этом мире, замкнули на пятачке пространства.

И что еще хуже — пространство постепенно смещалось. Те разрывы, через которые проникли тернии… они росли и смыкались. Еще минута — и Гаштардарона затянет… куда-то.

— Мои тернии поют тебе приветственную песнь… — раздался мягкий голос. — И мое сердце поет вместе с ними…

Сорокопут! К Гаштардарону пришло осознание! Он угодил в ловушку Сорокопута, этого гнусного ренегата, помоев древнего Паргорона!

Один на один Гаштардарон бы одолел что его, что Таштарагиса. Но обоих сразу…

И они отрезали его от Паргорона. Он не может воззвать к своим легионам.

А к пению терний присоединился сам Сорокопут. Тягучий, тоскливый — его голос заставлял стонать от боли само мироздание. Лозы, слыша соло хозяина, еще ускорили рост — и закрутились в кокон. Гаштардарон едва успел отбить удар Таштарагиса — а потом его пронзило шипами. Тысячами острейших шипов.