Они взяли чашки. Для обоих было облегчением наконец-то чем-то занять руки. Сарай сделала первый глоток и не смогла определить, был ли вкус дыма и цветов ее собственным воспоминанием о чае, или же это Лазло определял чувственный опыт своим сном. Это вообще возможно?
– Я до сих пор не знаю твоего имени, – заметил он.
За всю жизнь Сарай ни разу не просили представиться. Она ведь еще ни с кем не
– Сарай, – ответила она.
– Сарай, – повторил юноша, будто смакуя.
Сарай взяла чашку обеими руками. Вдохнула горячий пар, пока холодная вода кружила вокруг ее ног.
– Что тебе рассказал Эрил-Фейн? – настороженно поинтересовалась она.
Через глаза другого мотылька Сарай отметила, что отец уже не сидит у стены, а передвинулся к открытому окну гостиной Азарин и облокотился на него, глядя на цитадель. Представлял ли он ее там? И если так, о чем думал? Если бы он спал, Сарай сама бы все выяснила. Девушка не могла прочитать эмоции на его лице, напоминавшем маску смерти: мрачное, безжизненное, с зияющими дырами вместо глаз.
– Только то, что ты не Изагол, – поведал Лазло. И помолчав, спросил: – Ты… ее дочь?
Сарай подняла на него глаза:
– Это он сказал?
Лазло покачал головой:
– Я сам догадался. Твои волосы… – Он догадался и кое о чем другом. Поколебавшись, выпалил: – Сухейла говорила мне, что Эрил-Фейн был любовником Изагол.
Сарай ничего не ответила, но в ее молчании крылась истина, как и в гордой попытке не показывать свою боль.
– Он что, не знал о тебе? – спросил Лазло, подавшись вперед. – Конечно нет – ведь если бы он знал, что у него родился ребенок…
– Он знал, – резко перебила Сарай. В полумиле от них тот, о ком они говорили, с бесконечной усталостью тер глаза, но так их и не закрывал. – И теперь знает, что я жива. Он не говорил, что собирается делать?
Юноша помотал головой:
– Он не стремился обсуждать эту тему. Просто попросил нас никому не рассказывать о произошедшем. О тебе и обо всем остальном.