— Гвардейцы на лошадях начали кричать нам «Сидеть! Сидеть!» Некоторые кричали на чалсидианском, некоторые — по-нашему. Я не садился в снег, потому что и без того крепко замерз. Но я ощущал, что с тех пор, как стою здесь с другими, я делаю то, что должен делать. Один из мужчин начал угрожать. Он искал кого-то, какого-то бледного мальчика, кричал, что убьет всех, если мы не отдадим его. Я ничего не знал о таком мальчике, и, видимо, никто не знал. Там еще стоял Оак, которого вы наняли прислуживать за столом. Он был светлым, но вовсе не мальчиком. И кто-то сказал одному из мужчин, что он единственный светловолосый человек, работающий в Ивовом лесу. Оак стоял рядом со мной. И тот мужчина подъехал, посмотрел на него, а потом ткнул в него пальцем. «Он?» крикнул он другому мужчине. Тот был одет во все белое, и был похож на богатого торговца, но с лицом ребенка. Он покачал головой, и мужчина на лошади вдруг разъярился. Крикнул «Не то!», наклонился и полоснул Оака мечом по горлу. И парень упал в снег, обливаясь кровью. Он сжимал горло ладонью, будто хотел сдержать её. Но не мог. Так и смотрел на меня, пока не умер. День был такой холодный, что кровь дымилась. Я и не знал, что так может быть. Я просто смотрел.

Но не Шан. Она закричала, начала осыпать проклятиями мужчину на лошади, пообещала убить его. Она рванулась к нему. Не знаю, почему, но я схватил ее за руку и попытался удержать. Просто вцепился в нее. А мужчина подъехал к нам, ударил меня кулаком по голове, и я отпустил ее. Затем он склонился и ткнул в меня мечом. Смеялся, когда я упал на тело Оака. Его кровь была еще теплой. Я это помню.

Оак… Молодой человек, нанявшийся прислуживать за обедами. Улыбчивый парень, не очень ловкий, но всегда довольный; он так гордился своей новой ливреей. Оак, мертвое тело, растекающееся красным по белому снегу. Он пришел к нам из деревни. Его родители гадают сейчас, почему он до сих пор не навестил их.

За дверью раздался шум. Это возвращался Олух, неся блюдо, полное маленьких изюмных кексов. Улыбаясь, он предложил нам угощение. Он так и не понял, почему Чейд, Лант и я покачали головами. Персеверанс взял один и так и держал его в руке. Олух снова улыбнулся и уселся у очага, примостив тарелку на колени. Он долго и с удовольствием выбирал пирожное. Его простое наслаждение маленьким кексом слегка ослабило мое напряжение. Почему не может быть, что моя дочь, моя Би, так же не сидит сейчас где-нибудь, беззаботно, с тарелкой пирожных?

Лант замолчал и нахмурился. Он посмотрел на Чейда, будто стараясь угадать, что старик думает о его словах. Лицо Чейда ничего не выражало.