— Я все поняла. Это бобры.

— Атеа, хватит нести чушь, — устало вздохнула Меред, — Ко всему прочему, зверье боится диких, а потому здесь никого вообще быть не может.

— Это особые бобры, — доверительным тоном сообщила Птица с золотыми косами, — Дикие. Во времена Изломов они выползают из-под вон тех камешков и начинают точить все на своем пути. Так их Ярис призывает.

— Интересно, дитя, перед лицом смерти ты будешь так же зубоскалить? — спросила Мара, безразлично разглядывая несносную девушку. Та вскинула подбородок и чуть сощурилась в ответ.

— В лицо смерти я плюну, госпожа ведьма. И потанцую на ее старых костях.

— Когда уже я потанцую если не на твоих костях, то хотя бы рядышком… — поморщилась Даэн, вновь поворачиваясь спиной к девушке и вглядываясь в переплетение стволов и ветвей.

Атеа не успела и слова сказать. Тихий смех волной прокатился по сухим травам, пригнув их к земле, задел подол юбки ведьмы и, докатившись до сердца, заставил ее согнуться пополам от острой, словно игла, боли. Птицы тут же ощетинились, а сама колдунья заставила себя стать прямо, мгновенно выхватывая из вороха энергий огненные, горячие, острые, алые, и обращая их огнем на своей ладони. Это было гораздо тяжелее, чем обычно — приходилось тянуть истинную силу, спрятанную в искорке, через толщи мертвой оболочки, жесткой и неподатливой. Мара лишь зубы стиснула: вот что произойдет, если они не справятся. Так будет со всем миром — он станет мертвым, жестким, потерянным, и даже ветер будет здесь смерть несущим.

Дикие боялись огня и железа, страшились света — а потому Мара не чуяла их поблизости. Но женский смех, похожий на шипение змеи, ей не мог померещиться. Птицы тоже слышали его, и теперь озирались по сторонам, держа Крылья наготове.

Одна из вас звала меня?

Колким крошевом битого стекла чей-то голос разрезал воздух и вновь стих, словно и не было ни звука в этой тишине. Смех опять прокатился волной вокруг них, к ним, и Мара ощутила, как существо, говорящее с ними, перемещается. Но понять, где оно, ведьма не могла.

Я точно слышала, одна из вас звала меня… Кажется, хотела потанцевать?

Звук дробился, размывался, дрожал, такой неприятный. Он странной волной расходился во все стороны, и Мара подумала, что дух — а сомнений в том, что говорит с ними дух, не было — может быть где угодно, хоть в сотне саженей от них. Не угадать. Но гадать и не пришлось. Меред вдруг судорожно втянула носом воздух, а затем звенящим голосом выкрикнула:

— Слева, под камнем!

Мара обернулась туда, став так, чтоб иметь возможность резко развернуться и ударить, если дикий будет не один. В провале под седым валуном, обрамленном короткой черной бахромой корней и паутины, виднелось слабое серебристое свечение. Оно колебалось, мигало, словно глаза дикого зверя, а затем вновь таяло дымкой.