— Все мы чуяли — да никто не знал, что будет… Они и сейчас не поймут — они ведь не знают его так, как я… — Слепая Мэг откинулась назад, прижимаясь седой головой к стене и опуская трепещущие веки, — Я — его сердце. Сердце всегда чует, когда что-то не так, — помолчав, она горько вздохнула, — Его кости трещат, искорка. Тени взбеленились, они возвращаются туда, откуда пришли — в самую глубь мира, в самое его темное сердце, туда, куда свет солнца не проникнет. Они больше не слушают нас… Не так, как раньше. Они даются нам в руки лишь на чуть-чуть, на короткое время — и удержать их я не могу… И они утекают из наших кристаллов, из наших домов, они покидают это место, возвращаясь в свой исток. Отныне нам будет разрешено черпать их маленькими горстями — мы больше не будем купаться в них…

— Постой, — Шедавар потерла пальцами гудящий висок, в котором пульсировала странная, давящая боль, — Это же камень. Древний камень. Почему ты говоришь, что город рушится?

— Тени, — прошептала ведьма, — Вплетены в него слишком сильно. Без них он погибнет. Твое тело крепко и надежно, искорка — но оно разрушится, как только кровь уйдет из него, вытечет до последней капельки. Ты понимаешь это, искорка? Они — кровь Лореотта, я — его сердце. Крови почти и не осталось, искорка…

Шеда ощутила, как становится дурно — и как-то пусто и холодно. Она знала, что рано или поздно ей придется уводить своих сестер из Лореотта, что они будут вынуждены покинуть это место. Однако город должен был уснуть без них — не умереть. Что просишь — то и дают. Не проси, если не знаешь, как исказится твое слово. Не проси, если не знаешь сути своего желания. Не говори, что заплатишь любую цену — иная цена может оказаться слишком дорогой. Взяв себя в руки, Шедавар отрывисто спросила:

— Что с другими городами?

— Тени уходят отовсюду — однако чем дальше другие сердца от нашего, тем больше времени понадобится на то, чтоб их сила ушла в землю. Они протянут еще — кто больше, кто меньше… Но тени уходят, искорка, — старуха вновь принялась раскачиваться, перебирая в пальцах нить. Белые ее ресницы трепетали, словно крылья мотыльков, и глубокая складка залегла меж белых, как снег, бровей. Страдание ведьмы Шедавар ощущала почти физически.

Устало опустившись на скамью подле нее, женщина откинулась назад, ощущая лопатками холод стены. Неужели вся эта громада могла рассыпаться, как костяные домики, которые строили дети, играя? Неужели все это могло исчезнуть?..

Было странно. Даже страшно. Она была уверена, что сумеет оставить дом — но не так. Ей хотелось иначе, сильнее, хотелось увести свой народ к солнцу — и увести гордо, как вела эльфов Инведаар. К горлу подкатил горький хриплый смешок: только теперь она поняла, что на самом деле ощущала королева былого, из последних сил вырываясь из цепких когтей беды и шагая в неизвестность. В этом нет ни чести, ни славы, ни гордости — только пепел.