В третьей нити ей виделись песни ветра над вершинами заснеженных перевалов, синие звездочки горечавки и золотые блики на черной, словно ночь, воде. Ведьма Мара, колдунья из дикого леса, шла своей дорогой, и на дороге этой в мягкой пыли оставались ее следы, которые наполнялись дождевой влагой и сквозь которые прорастала молодая трава. Тэарга увидела ее в танце снежинок за стеклом — и она была солнечной, смеющейся, такой молодой и легкой, что печаль показалась эльфийке лишь сном, ушедшим мигом, который уже не возвратится. Ведьма Мара — золото на черном бархате, свежий ветер, срывающий двери с петель и разбивающий серые ветхие стены былого мира на осколки. Тэарга знала — она еще увидит эту женщину, которая пока еще не видела истины, а видела лишь одну ее грань. Но откуда-то Знающая совершенно точно знала: она дойдет. Иначе быть не могло.

Сокол летел, и его сильные крылья вспарывали небо, и холодные потоки воздуха обнимали длинные маховые перья. Атеа знала это — просто знала, словно кто-то показывал ей картинку, успокаивая ее: смотри. Все получится.

В ярких зеленых глазах напротив застыла задумчивость — а вместе с ней и неверие, сомнение, насмешка, еще небо знает что. И Лебедь не боялась. Если биться — так до конца, до сбитых кулаков, до последней целой жилы, и если держать — то насмерть. Накрепко. Навсегда. Она вскинула подбородок, глядя на него сверху вниз, и Тэаран покачал головой, потирая висок.

— Вы так уверены в себе. Почему?

Лебедь усмехнулась краешком рта:

— А как иначе, господин посол? Или делай, или бросься на Крыло, если не можешь сделать. Так меня учили. Предпочитаю первое, сами понимаете. К тому же, вы услышали меня — я вижу по глазам, что услышали. И собственно услышанное вас не разочаровало.

Эльф некоторое время смотрел на нее, оценивая и взвешивая что-то, а затем выпрямился, сцепляя руки за спиной. Золотая нить на его камзоле едва заметно блестела, отражая отблески пламени в камине.

— Да, госпожа Атеа. Я услышал вас, — он притих, будто подбирал слова. Какое-то время назад это бы заставило ее нервничать — но сейчас Атеа было так все равно… Где-то там летел сокол, и она видела, как тонкая нить тянулась от нее туда, в то место, которое она раньше звала домом, и тысячи лет молчания превращались в дым и пыль, в пустое ничто, которое совершенно не имело значения. Ничто сейчас не имело значения. Все лежало в руках Шестикрылой. И сокол летел, возвращая ее домой — пусть и совсем крохотную ее часть… Тэаран, все обдумав, наконец продолжил, — Я буду говорить с правителем Верданора и настаивать на том, чтобы наш край отказался от притязаний на Тиннеред. Эльфы поддержат вашу кандидатуру прилюдно, перед лицом Совета.