Атеа почему-то знала.

— Какую цену вы хотите? — спросила она, пряча улыбку в уголках губ. Наверняка Верданор запросит немало — но это тоже не имело значения.

— Цену мы обсудим позже, госпожа Атеа, — ответил Тэаран, — Позже. Покуда же — вот вам мое слово: я сделаю все, что в моих силах, чтобы наш государь увидел всю выгоду от сотрудничества двух держав, если вы взойдете на престол. Приходит время перемен. Все меняется. Ничто уже не может быть прежним — и не будет.

Соколиное легкое перо закружил порыв, подбросив его к самым звездам. Птица летела вперед, наперекор всему — ветрам, сопротивлению воздуха, сопротивлению всего мира. Если остановиться — будет лишь падение, а потому она не имела права на остановку.

Почему-то Тэарга вспомнила ту девчонку с ветром в дурной голове и глазами, что летний цветочный мед — и на душе стало еще чуть-чуть легче. Она ведь тоже была частью этого узора — хоть и вряд ли это понимала, в отличие от всех остальных. Она просто жила, просто танцевала на кромках золотых облаков, разбрасывая из рукавов яблоневые лепестки, хохоча и кружась, просто сражалась, одержимая желанием доказать что-то себе, окружающим, всему миру… Ведьма Лореотта улыбнулась ей, такой чужой и далекой: кем бы они ни были друг другу, а все в мире сплеталось так тесно, и она искренне любовалась этим бесконечно прекрасным и бесконечно великим таинством соединения жизни и смерти, добра и зла. Каждая из них вела свою игру, каждая из них была отдельной нитью в узоре — но без кого-то из них мир не смог бы существовать. Он был бы совершенно другим, развертывался бы абсолютно по-другому. И невероятное счастье заключалось в том, чтоб жить вот так, как жила Птица Атеа — одним моментом, взахлеб, допьяна.

В тесной комнатушке не было никого. Снаружи завывал ветер, и Тэарге казалось, что во всем мире она сейчас одна — крохотная песчинка, замершая где-то, где не существовало потоков времени, где не существовало никаких границ и стен. Она видела далекие пустыни, рыжие дюны с цепями змеиных следов, видела скалистый берег бушующего океана и белые паруса, вздымающиеся над пенной волной. За метелями, за порогами облаков и узорами звезд она видела тысячи лиц, слышала тысячи голосов, ощущала касания тысячи рук. Где-то там рушился Лореотт. Где-то там поддержка пришла оттуда, откуда ее никто не ждал. Где-то там разгоралось пламя истинной веры. Где-то…

Она была среди людей — впервые так остро и живо. Все они еще несколько часов назад казались ей чужими, а сейчас, слушая их смех, глядя на них, Меред ощущала себя частью чего-то большего, гораздо большего, чем она сама. Они пели песни на незнакомых языках — но откуда-то она знала слова и понимала все.