Светлый фон

Мадан'тул Рада помрачнел. Челюсть его дрогнула, когда лейтенант попробовал языком подгнивший моляр, затем сплюнул, прищурился, глядя на дым, снял с плеча свой круглый щит, посмотрел на его опалённую поверхность. Затем поднял глаза и сказал:

– Нет.

Они слышали, что вверху завыл ветер, смерч взвился над городом, потянул к небу языки пламени, которые заметались, точно огромные клинки, рассекая плоть дыма. Дышать становилось всё труднее.

Лейтенант вдруг вскинул голову, повернулся к стене огня, перегородившей улицу, затем поднялся.

Фарадан Сорт тоже встала, потому что увидела то же, что он – странное чёрное пятно, которое растекалось по огненной стене, языки пламени отшатывались от него, умирали, а пятно разрасталось, округлялось, а в его центре появилась фигура в изорванных кожаных доспехах, от которых отваливались пряжки и заклёпки, падали и подпрыгивали на мостовой.

Фигура ковыляла к ним, огонь плясал на её волосах – плясал, но не обжигал. Всё ближе – и Фарадан Сорт поняла, что это девушка, а потом узнала и лицо.

– Она из ашокского взвода Шнура. Это Синн.

– Как она это сделала? – спросил Мадан'тул Рада.

– Не знаю, но будем надеяться, что сможет это повторить. Солдат! Сюда!

 

Верхний этаж просто отвалился и рухнул на землю, взорвался пылью и дымом. И накрыл Таза. Хеллиан решила, что солдат даже не успел ничего заметить. Везучий ублюдок. Она перевела взгляд на свой взвод. Все покрыты волдырями, красные, как варёные раки. Доспехи сняли, оружие выбросили – оно стало слишком горячим, чтобы держать в руках. Морпехи и тяжи. И она – единственный сержант. Два капрала – Урб и Рим, оба мрачные. Глаза у всех красные, все хватают ртом воздух, волос почти ни у кого не осталось. Уже скоро. О, боги, я бы всё отдала сейчас за глоток спиртного. Хорошего. Холодного, тонкого, чтобы катилось по языку медленно и нежно, и мирный сон манил как последняя капля в пересохшем горле. О, боги, да я поэт, когда дело доходит до выпивки, вот так-так.

Везучий ублюдок. Уже скоро. О, боги, я бы всё отдала сейчас за глоток спиртного. Хорошего. Холодного, тонкого, чтобы катилось по языку медленно и нежно, и мирный сон манил как последняя капля в пересохшем горле. О, боги, да я поэт, когда дело доходит до выпивки, вот так-так.

Ладно, туда теперь не пройти. Попробуем этот треклятый переулок…

– Почему? – встрял Неженка.

– Потому что я там огня не вижу, вот почему. Будем двигаться, пока можем двигаться, ясно?

– Давайте лучше останемся здесь – на нас рано или поздно какой-нибудь дом тоже упадёт.

– Знаешь что, – прорычала Хеллиан. – Ты оставайся, но я – ждать не собираюсь. Хочешь умереть в одиночестве – валяй.