Василиса смотрела на Кащея окаменевшим взором.

— После этого я испробовал еще многое, проверяя — не сохранилось ли хоть какое-нибудь прежнее чувство, пусть даже самое неприятное? Оказалось, что нет. Ничего не сохранилось. Гнев, ненависть, зависть, отвращение, насмешка, злорадство — ничего из этого я с тех пор не испытывал. Впрочем, одну страсть я все же сохранил — причем как раз такую, которой раньше почти не знал. Дело в том, что ритуал Обездушивания требовалось проводить совершенно нагим. Но на мне в тот момент были цепи — те самые, из чистого злата. Я не мог их снять. И это сказалось на исходе — в качестве побочного действия ритуала я приобрел болезненную страсть к злату. Глядя на него, прикасаясь к нему, я испытываю ни с чем не сообразную алчность. Златая казна заменила мне все прежние радости и удовольствия, заменила любовь и счастье, дружбу и преданность.

Кащей взял в руки золотое блюдо, и в его глазах действительно промелькнул живой огонь — злой, алчный, но все-таки живой.

— А куда же ты поместил свою душу, господине Кащей?.. — очень-очень осторожно спросила Василиса.

— В то, что первым попалось под руку, — равнодушно ответил тот. — В иглу. Когда я лежал в том гробу, что оставил на мне все эти струпья, одна из игл случайно отломилась. Я спрятал ее в собственной бороде и сберег — в том положении любая мелочь могла оказаться ценной. Именно эта иголка, все еще испачканная в крови, вместила в себя мою душу. Первые годы я просто таскал этот талисман при себе, но потом решил припрятать его понадежнее, а заодно попробовать выяснить — нельзя ли еще как-нибудь увеличить мое нынешнее могущество? Путем долгого исследования я выяснил, что существуют определенные закономерности. Чем большее расстояние разделяло меня и мою душу, тем быстрее я возрождался, будучи ранен или убит. А будучи помещенной рядом с сильным источником волшебства, она увеличивала мою силу еще больше обычного. Следовательно, нужно было схоронить иглу где-нибудь достаточно далеко от моего собственного местонахождения и одновременно — достаточно близко от какого-нибудь Дивного Места. На всем белом свете не нашлось более подходящего места, нежели остров Буян. Хек. Хек. Хек.

На поварнях Костяного Дворца день-деньской царят дым и чад, шум и гвалт. Татаровьинки и людоящерицы хлопочут у печей, котлов и жаровен, готовя провизию для многочисленных обитателей кащеевой цитадели.

Сейчас, когда мрачная громада собрала вокруг себя неисчислимую рать со всех концов Кащеева Царства, работы заметно прибавилось. Куда ни глянь, до самого небозема простираются шатры и шалаши. Здесь земля потемнела от скопища черных муриев. Там она явственно шевелится — то навьи, прячась от дневного солнышка, кротами зарылись в почву. Псоглавцы водят табуны диковинных лошадей с собачьими головами, шуликуны освещают ночь тысячами крошечных свечек, самоядь сидит ровными рядами, что-то утробно мыча теменными зевами…