Чистяков занервничал.

– Где взял? Где взял? Тебе какая разница! Давай скорее! Время не ждёт!

– Что правда, то правда, – согласился Иван Персияныч и достал из патронташа дробовой патрон, расковырял ножом; рассыпал свинцовые градины по столу; пороховой заряд бережно вывалил на бересту.

Одна дробина соскочила со стола – запрыгала, словно живая, устремляясь к порогу. Серьга, проявляя удивительную прыть, взмахнул рукою и поймал дробинку на лету.

– Думаешь, получится? – усомнился он, возвращая дробинку на стол.

– А ты как думал? Не боись! Мастер знает, где поставить золотую точку! – заверил Иван Персияныч, шумно потирая ладони. – Сейчас затопим печку, расплавим этот крестик и отольём отличную золотую пулю…. Точку золотую… Надо по этому случаю тяпнуть маленько, сынок!

– Думаешь, надо?

– А как же без этого? Надо!

– Ну, разве что маленько…

Тёмно-изумрудный штоф забулькал, отдавая сатанинскую отраву под названием «Волчья кровь». Чистяков на несколько минут повеселел. Пошёл за хворостом для печки – и потерял сознание…

* * *

Очнулся бедный парень где-то на окраине Седых Порогов… Река под боком шаловливо и шустро пошумливала. Созвездья накалялись над крышами. Полумесяц краснел арбузной мякотью над горами.

Память работала трудно, с большими провалами. Картины прошедшего дня казались почему-то столетней давности. И сам себе он стариком казался. Столетним, дряхлым, которому всё надоело уже на земле: и душа устала, и тело ноет, просится в могилу.

Он вспомнил про Олеську, подумал с болью: «Она обернулась Волхиткой! И мне теперь незачем жить!..»

Родителей дома не оказалось. Прекрасно. Никому не надо объяснять, что с ним случилось, и что он задумал…

Бледный, странно спокойный – переоделся в чистую рубаху. Книги со стихами аккуратной стопкой на столе сложил. Сел возле них и посидел – как перед дальней дорогой. Потом раскрыл один какой-то плотный томик. Горько усмехнулся, глядя на сухую незабудку, расплющенную между страниц. Как давно сорвал он тот цветок… Может быть, и правда – сто лет уже прошло?

К берегу двигался он огородами, чтобы никого не повстречать. Было темно и как-то щемяще хорошо кругом. Так хорошо, что временами сердце побаливало. Сучок на прясле за рубаху зацепился – не пускал. Ботва хватала за ноги – остановись, куда ты и зачем?..

Серьга прибавил шагу в темноте. Споткнулся обо что-то и угодил в канаву. Сильно ожегся лицом о крапиву и обрадовался вдруг. Сорвал колючий кустик, шумно, жадно понюхал. «Как хорошо крапива жжётся! Боже мой, как хорошо! Живёшь – не ценишь!.. Разве это больно? Сладко! Ах, крапива, лапушка… Прощай!»