В груди у Евдоки встряхнулась охотничья страсть. Весело оскалился и надавил на клаксон. Вусмерть перепуганный, косой, что есть духу бросился бежать по световому коридору. На спине подпрыгивали уши с чёрным крапом, скачущая тень, взлетая, пропадала за сугробами и, возвращаясь, тёмным гибким двойником катилась сбоку.

Стреляный, погнавшись ради шутки, не заметил, как увлёкся. Газу поддал до упора и навалился на руль, похрустывая рыжими суставами и вприщур следя за белым «перекати-полем».

Опомнился он лишь тогда, когда грузовик, точно взрывом, сильно тряхнуло посреди реки: передние колеса угодили в трещину, гладко присыпанную недавним снегопадом.

Машина резко встала. Взбрыкнула задом. Евдока аж подпрыгнул на сиденье – лбом едва не выбил переднее стекло. Фары погасли, но зато в потемках «звёзды» замелькали перед глазами и загудел ушибленный черепок.

Стреляный проворно выбрался наружу. Посмотрел по сторонам. Мороз хватал за щёки, за потную ладонь. Он обошёл кругом машины. Плюнул в сердцах и услышал, как слюна моментально смёрзлась – зазвенела леденцом под ногами.

– Приехали… заячью мать! – подытожил Стреляный, осматривая грузовик.

Зарюхался он глубоко, основательно. Пришлось мешки с зерном ворочать, стаскивать на лёд. И всё равно грузовик буксовал, дребезжа и содрогаясь пустыми бортами. Грузовик почти что лежал на оси: задние колеса крутились вхолостую, вышвыривая талый снег, нагревая, плавя корку льда и распространяя резкую резиновую вонь, сильно ощутимую в морозном чистом воздухе, прошитом искрами, – край луны уже наметился над лесом.

Евдока заглушил мотор, задумался. Нешуточное дело – один среди ночной тайги зимою. В два счета можно крякнуть. Вон как мороз-воевода колотушкой деревья колотит за островом. Радиатор минуту назад закипал, а теперь пощупай – холодное железо.

Топора не оказалось под рукою, как назло – хотел же бросить в кузов! – и потому Евдока озверел, покуда монтировкой молотил, прорубая клиновидный покатый выезд из проклятой трещины, откуда веяло могильной глубиной и слышалось тревожное хлюпанье стремительной воды.

Руки потели… И стоило шофёру задержаться на минуту, передохнуть, – монтировка прикипала к сырой ладони. И приходилось отрывать – со шмотками кожи. «Дурья голова!» – Он ругнулся, вспомнив: жена в кабину рукавицы сунула и шапку.

Мохнашки из собачьей шерсти он охотно взял; шапку не тронул. И теперь «ледоколом» работать было куда как веселей.

Он вырубил две колеи, но выехать по-прежнему не мог. Скользил вперед-назад – и вся езда. Рассвирепев, ударил кулаком по баранке – чуть пополам не сломал. Схватил мешок зерна и – вместо песка! – ухнул в ледяную колею. И пустой мешок забил под колесо… И только тогда – с пробуксовками, с крупной тряской, будто верхом на рысаке! – с диким храпом закипающего мотора кое-как закарабкался на дорогу. В кузов мешки покидал впопыхах. Газанул свирепо, вылетел на берег. Остановился и обрадовано выдохнул, открывая бардачок: