И только он подумал так – за спиною что-то гулко бухнуло, как будто выстрел по колёсам сделали.

Содрогнувшись и вбирая в плечи голову, Евдока ошалело отшатнулся от окна и, пригибаясь, покрепче ухватился за баранку, но грузовик осел на левый борт, завилял в нешироком бронзовом тоннеле освещённых сосняков, не слушаясь руля, сошёл с дороги – буфером боднул заснеженную ёлку на обочине.

Заныли тормоза…

Какая-то серая птица взлетела из-под буфера; крылья мелькнули крестом и над чёрным капотом – в потоках тёплого воздуха – закружилось пёрышко, подплывая к лобовому стеклу.

Сам не зная почему, Стреляный сидел и ждал, когда пёрышко осядет на стекло. Потом – неторопливо, нехотя – он спрыгнул с подножки и утонул до пояса в сугробе. Кое-как пробрался к колесу, снег отоптал возле него. И глубоко вздохнул. И матюгнулся. Ну, так и есть. Чего опасался, то и случилось. Задний скат во время пробуксовки в ледяной колее истерся в лохмотья, истончился до живого мяса и, перегревшись в пути, бабахнул как из ружья.

От злости Евдока готов был свои зубы разжевать и выплюнуть вместе с матерками. Развернулся и пнул по резине.

– Скотина ты, а не скат!.. Ы-ых… – Больно ударив ногу, он затанцевал у колеса. – Ых, яблочко, да на тарелочке…

Разгорячённая кровь кинулась в голову. Хотелось не только ударить это распроклятое лопнувшее колесо – покусать хотелось.

Двумя руками зачерпнувши снегу, он остудил лицо.

«Спокойно, – приказал себе, – спокойно! Не пыли! А то пропадешь здесь, как жёваный фраер, и никто не узнает, где могилка твоя. В чём дело-то? Запаска есть? Есть. Отличная запаска. Полчаса – и всё будет готово. Делов-то! Первый год, что ли, замужем?»

Он достал домкрат. Швырнул на снег. С противным долгим скрипом выворачивал первую гайку. Мороз ломал суставы на руках, широкую скулу корежил и царапал медвежьей лапой. Пришлось надеть не только рукавицы, но и шапку – непривычно ему было; будто сорочье гнездо на башке.

Снял колесо. Темно. Гайка одна укатилась куда-то… Евдока нацедил бензину, облил снятый баллон и чиркнул спичкой. С огнем как-то сразу стало веселее, приятней. Только сажа хлопьями на уши летела. Сажа вверх тянулась и вороным крылом стелилась над сугробами. Сугробы за дорогой пожелтели – как слитки золота. Ледяные кусты серебром заблестели. А в сосняках и в кедрах за дорогой шевелились тени, поскрипывало что-то; замерзшие деревья будто переступали с ноги на ногу во мраке, и всё ближе, ближе к машине придвигались, тянули корявые руки – погреть над костром.

Близкий волчий вой царапнул тишину. Стреляный шапку сдёрнул за ухо – с непривычки плохо слышно в ней. Примерещилось?.. Нет. Скоро вой повторился. Более того, в соснах за дорогой снег захрустел сухим крахмалом у кого-то под ногами…