Евдока шапку выронил в костёр и не заметил, как она схватилась рыжим пламенем.

Торопливо поставил запаску и обернулся. В кустах почудились горячие глаза…

Он запрыгнул на подножку – поскользнулся и чуть не упал. Чертыхаясь, захлопнул дверцу, вынул нож из бардачка. Пусть под рукой лежит, не помешает. Свет включенных фар – двумя столбами – упал далеко на поляну. Тень волка мелькнула и скрылась…

«А может, собака? Почему сразу – волк? – Стреляный заёрзал, сам себя пытаясь перехитрить. – Да нет, волчара. Разве я не видел хвост? Матёрый в зоне говорил мне, что волчий хвост – красноречивый язык. Нужно только понимать этот язык. У спокойного волка хвост опущен, только самый кончик смотрит вверх. А если волчара задрал свой хвост и кончик немного изогнул…»

Рытвина, подвернувшаяся под колесо, заставила Евдоку хорошенько встряхнуться.

– Поменьше философствуй, – пробормотал он, – побольше смотри на дорогу…

Километров десять Стреляный проехал в напряжении. Потом расслабился.

Дорога засинела в предрассветных сумерках. Заголубели сугробы. Привычно и ровно работал мотор. И стрелки на щитке приборов были в полном порядке – все на своих местах подрагивали: не поднимали «волчьи хвосты» и в то же время «не задирали».

Евдока спрятал нож и усмехнулся. «Волк? – Он опять стал себя успокаивать. – А может, дворняга бездомная. Какой-нибудь Шарик сюда закатился, или всё тот же заяц бегает кругами. Стареешь, брат. Нервишки. Раньше устали не ведал, а нынче глазки-то… ку-ку… слипаются!»

Третья бессонная ночь подломила его. (Перед этим Евдока две ночи не спал, каким-то «художеством» на кухне занимался тайком от жены).

Люфт рулевого колеса отсутствовал – Евдока следил за этим делом и всегда подтягивал кронштейн и всё другое, что необходимо было подтягивать и подкручивать. И поэтому теперь машина с прямого пути не сбивалась, как самолёт, летящий на автопилоте. На ровных и гладких участках дороги Стреляный проделывал такие штуки: бросая руль, он доставал спички, папиросы; прикуривал, поглядывая на дорогу и, усмехаясь, говорил себе: «Полёт нормальный!» А потом, когда усталость одолела, Евдока начал задремывать на ровных и гладких участках. Красно-рыжая бедовая головушка его медленно клонилась на баранку. Метров пятьдесят и даже сто он проезжал вслепую… И всем телом вздрагивал, предчувствуя беду. Хотел остановиться, покемарить полчаса – хватило бы ещё на трое суток. Но сам себе упрямился, доказывал характер. Только скорость немного убавил.

Ехал, ехал так – сквозь дрёму. И пригрезилась ему женщина в белом сарафане, с золочёною косой, накрученной в виде короны, – женщина, похожая на образ Беловодской Богоматери. Она стояла на краю обрыва, куда направилась машина Евдокима. И чтобы не наехать на эту женщину, водитель машинально крутанул баранку, сбросил газ и машина мягко врезалась в большой сугроб на повороте – в нескольких шагах от пропасти…