— Бэл...

Милена сразу оказалась рядом, нагнулась к лицу и осторожно, кончиками пальцев, тронула щеку. Теплую. Наместник замка Файен наблюдал Нитль тихо, умиротворенно — со стороны. Он не отзывался на слова, постепенно удаляясь. Он, как случается с прорицателями, уже не отделял быль от видений. Милену полагал видением и улыбался ей — может статься, с тех пор, как Игрун нашел свою знакомую в зимнем лесу. Живую. Теперь она дома и значит, непосильное свое дело Бэл счел завершенным. Перестал сопротивляться.

— Надо себя любить, ну и меня, конечно же. А ты взялся оберегать посторонних прихлебателей, — укорила Милена, припомнив Ружану.

Бэл лежал неподвижно и не отзывался. Приходилось наклоняться ниже, нырять вглубь потаенного сплетения корней Нитля, все полнее выходя из ума — и упрямо двигаясь, продираясь, нагонять уходящего прорицателя. Кружилась голова, опьянение напрочь лишало способности к самоконтролю. Милена улыбалась, поводила плечами и шепталась сама с собою, иногда вовлекая в разговор и синеватый, едва живой Файен.

— Ослепли все, что ли? Я думала, будет сложно, — возмутилась она, похлопала Бэла по щеке. — Куда ты денешся от меня? И куда ты, вот что еще смешнее, сбежишь от себя? Хуже Маришки по деликатности: убежден, что всем поголовно должен, от Файена и Тэры — до буга. Глупость, вся эта байка с хищной грибницей просто смешна. — Милена кое-как сфокусировалась на крохотной, как глазок, искре каминного жара и улыбнулась Файену. — Восток — это воистину несравненно. Я зрячая в свете души. Только я.

Милена прикрыла глаза, вздохнула и наклонилась еще ниже. Шепнула в ухо Бэлу:

— Удачно, ты далеко-о в небытии. Могу говорить, что угодно. И выслушаешь, и промолчишь. Я всю жизнь старательно презираю тебя, так... проще. Никто не видит, что я завишу от тебя. Оглядываюсь на тебя, когда ищу опору. — Милена тронула губами щеку больного и зашептала быстрее. — Нелепый, тощий, ничуть не красивый Бэл, ты на полголовы ниже меня... ты серенький фон для моей несравненности. Чер, почему ты согласен быть фоном? Это ненормально. Это зверски мешает тебя... заметить. Надо провалиться в плоскость, отчаяться и замерзнуть до оледенения на обратном пути, испугаться утраты — чтобы рассмотреть тебя. Проще никак.

Продолжая бормотать все менее внятно, Милена отстранилась, опираясь на руки и слепо щурясь. Едва ли не принюхиваясь, изучила откованный Черной клинок: он как всегда лежал у пальцев правой руки Бэла.

— Восток танцует на клинках, я помню присловье, — Милена повела бровью. — Но я не знала смысла. Бэл, а ведь для тебя — проверю. И если я не права, ты себе этого не простишь.