Вопли становились все тише, тише, и это было большое облегчение. Но внимания сестер сейчас не привлечь – это уж точно. Она от них слишком далеко. Перед глазами снова замаячила чудовищная мумифицированная нога. И когда узкий луч мысленного фонаря опять высветил больницу, сразу вернулось воспоминание о серой шуршащей бумажке, на которой плыли слова.

ОНТАРИО. ГОВАРД ИЗ КУСТОВ.

X

– Ну конечно! – воскликнула она. – Говард во всем этом участвовал. Он-то мне и нужен.

С этими словами она промчалась между яблонь. Проскочила кусты, пролетела над вытоптанной травой в саду под липами и через стрельчатую дверь ворвалась в школу из красного кирпича. Наполнявший здание гул подсказал ей, что уроки еще идут, но, несомненно, вот-вот начнется большая перемена. Она подплыла к стрельчатой двери с табличкой «IV A». И замерла. Из-за двери до нее донесся голос Самого.

– Какая разница? – сказала она. – Он же не заметил меня в прошлый раз.

Протолкнулась сквозь деревянные доски и окунулась в тепло класса за порогом.

Сам вышагивал туда-сюда перед шеренгой лиц, крючконосый, недовольный, руки у него были сцеплены за спиной, и от этого плечи пиджака топорщились, будто два сложенных крыла. Точь-в-точь орел, беспокойно переминающийся на насесте. Клюнет каждого, кто подойдет слишком близко. Сам был в самом скверном настроении – утреннем: приступы ярости у Шарт были наследственные.

Он говорил, резко кивая на каждом шаге:

– Значит, вы так и не уяснили себе, зачем учить грамматику. Значит, вы заразились этой новомодной чушью. Вы полагаете, что отличать глагол от существительного незачем. Еще раз спрашиваю, Филберт: что такое предлог?

Сидевший прямо перед ним Полудурок Филберт ошарашенно улыбнулся – показалась щель между зубами. При виде этого голова у Самого дернулась, будто орел собрался растерзать Полудурка Филберта. Улыбка на лице Полудурка Филберта погасла.

– Я знаю, что это такое, сэр, просто объяснить не могу, – протараторил он.

– Это неосязаемо, сэр, – добавил с задней парты кто-то сильно умный.