ФантастикаЧерный Леопард, Рыжий Волкстр 217
Светлый фон
«Ты зажал свой разум, как взбешенное дитя кулачки сжимает, но я тебя знаю. Ты раздумываешь. Думаешь ведь ты о том, что могли натворить люди, ведь были когда-то люди в этих местах, что ж натворили они, что же сделали такого гадкого, что много лет здесь солнце не светило вовсе. И не было ни луны, ни дождя, ни плодов».

– Нет, я никогда не раздумываю. У меня пять способов видеть, Анджону: глазами, ушами, носом, ртом, кожей, – и ни в одном из них нет места раздумью.

«Не быть тем, кем можешь, кем следовало бы быть, должно быть тяжким трудом, Следопыт. Ты рад, что я тебя Следопытом зову, а не по имени?»

«Не быть тем, кем можешь, кем следовало бы быть, должно быть тяжким трудом, Следопыт. Ты рад, что я тебя Следопытом зову, а не по имени?»

 

Я не ответил. Мы выехали на другую поляну, где трава росла низко, а воздух был как вечером. Или ранним утром. В Темноземье всегда было сумеречно, но никогда не наступала ночь. Глубокая ночь: никогда не доходило до полудня мертвых. На поляне, что расположилась вокруг куртисии, ассегайского дерева[37], стояла хижина, слепленная из коровьего навоза. Высохшего, но со свежим запахом. За хижиной, распластавшись на спине и широко раскинув ноги, лежал О́го.

– Уныл-О́го?

Он был мертв.

– Уныл-О́го?

Он спал.

– Уныл-О́го?

Он застонал, но все еще во сне.

– Уныл-О́го?

Он опять застонал, повторяя:

– Безумная обезьяна, безумная обезьяна.

– Проснись, Уныл-О́го.

– Нет, не сплю… нет… я не сплю.

По правде, я подумал, что бормочет он, как сумасшедший, – со сна. Или, может, снится ему худший из снов, в каком он не понимает, что он спит. Разве только… Ведь это ж тот самый О́го, кто, бодрствуя, днями напролет говорил, вдруг он во сне возьмет да и галопом помчит, как необузданный конь.

– Безумная обезьяна…

– Безумная обезьяна, что она сделала?